— Вот и хорошо! — зачем-то повторил Широких и прошел дальше.
Карпов стоял в стороне, когда директор заговорил с девушкой. Карпов подглядел смущенье Федосьи: он отметил для себя и то, как она вся зарделась, почувствовав возле себя Андрея Фомича, и то, как изменился, смягчился и заиграл нежностью голос у директора.
Карпов сжал губы и слегка наморщил лоб.
Оставляя глазуровочное отделение, Широких приостановился у дверей и оглянулся на Федосью. И ясная задумчивая улыбка его дрогнула и расцвела, когда он увидел, что девушка повернула голову и встретилась с ним взглядом. И встретившись — смущенно и мило опустила глаза.
— Плотину в этаком виде, как она ранее была, ни в каком разе восстанавливать не будем… Ни в каком разе!..
Андрей Фомич обвел взглядом слушателей и поднял вверх короткий толстый палец:
— Первое: на это барахло не стоит труда и материалов тратить… А второе, — вверх взметнулся второй палец, такой же толстый и короткий, — а второе: будем, товарищи, ставить здесь турбину… К черту эту допотопную рухлядь! К черту!.. С ей одной только мученье… И все равно, товарищи, сорвала бы вода плотину или не сорвала, а в нашем проекте эта турбина уже была предусмотрена.
— Выходит, — прервал директора чей-то насмешливый голос, — что дожжи по твоей, можно сказать, наметке, Андрей Фомич, орудовали?
— Положим, это не так. Немножечко, товарищ, не так. По нашим планам плотине бы нужно продюжить еще с годик. Ну, а если она сдала ранее, то ничего не поделаешь, будем строить теперь…
Производственное — совещание, на котором директор выступал с сообщением о своей поездке, тянулось уже часа два. В обширной конторской комнате было тесно. Окна, раскрытые настежь, пропускали скупо вечернюю острую свежесть, которая с трудом боролась с накуренным, густым, тяжелым воздухом, туго остановившимся в комнате. Народу собралось много, и среди других, изумляя своим присутствием обычных посетителей собраний, сидел Поликанов. Он пробрался поближе к столу президиума и слушал Широких Андрея Фомича внимательно и молчаливо. Директор сразу заметил старика и несколько раз пытливо поглядел на него. Старик спокойно выдержал недоуменные и слегка насмешливые взгляды рабочих. Старик был невозмутимо-сосредоточен, ко всему приглядывался, все примечал и разглядывал.
Когда директор заговорил о плотине, он вытянул шею и сторожко наставил ухо. Глаза его блеснули, и он невзначай кивнул головой, словно соглашаясь с чем-то и что-то одобряя. Но сразу же спохватился и снова стал сосредоточенным и невозмутимым.
Заседали уже часа три. Стало душно и утомительно. Председателю послали пару записок с предложением сделать перерыв. Председатель повертел эти записки, сунул их соседям, пошептался с тем, кто сидел справа от него, и с тем, кто был слева, поднялся и радостно сообщил:
— Так что тут предлагают маленький перерыв… Давайте, товарищи, сделаем минут на десять. Согласны?
Во время перерыва Пеликанов отошел к двери и прислонился к косяку.
Тут нашел его Андрей Фомич:
— Интересуешься, старик?
Поликанов взглянул исподлобья на директора:
— А что же мне не интересоваться? Я, можно сказать, все соки на этой самой фабрике из себя высушил… Ежли не мне интересоваться, то кому же всамделе?
— Я не спорю, — просто и дружелюбно сказал Андрей Фомич. — Я ведь только к тому, что ранее не видал тебя на наших собраниях…
— Ранее!.. Ранее я, скажу тебе, не касался… По пустякам тут разговору много было… А нонче захотелось мне послушать насчет того, как вы орудовать далее с фабрикой станете… И притом — насчет плотины. При Петре Игнатьевиче, при старом хозяине, рвало же ее… ну, неустойка огромадная выходила…
— От Петра-то Игнатьевича, от старых хозяев, от капиталистов, — с трудом сдерживая раздражение, громко сказал Широких, — от них такое мы, брат, барахло получили, что хуже некуды!
Поликанов искоса поглядел на директора и пожевал губами.
— Этого барахла надолго хватить может! — хмуро выдавил он из себя. — Надолго.
— Видал, как надолго? — прищурил левый глаз Андрей Фомич. — Плотину видал?
— Плотина… конешно, изношенная она… — проворчал Поликанов. — Годов-то ей много…
— А всей фабрике мало?
— И фабрика, что говорить, не новая… А все ж работать можно… Работаем, нечего грешить…
— Плохо работаем.
— Как умеем… Поздно переучиваться. Поздно, голубок!..