Работницы заметили, что Василий крутит с новой девушкой, и однажды окружили ее после работы:
— Смотри, девка, допрыгаешься ты!
— Доиграешься!
Сразу поняв, о чем речь идет, девушка задорно сверкнула глазами.
— Я не допрыгаюсь! — уверенно заявила она. — Меня голыми руками не возьмешь!
— А пошто же ты волынку с парнем заводишь?
— Дразнишь ты его? Ой, не попадись! Не попадись впросак!.. Желторотая ты еще!
— Не успеешь оглянуться, и сожрет он тебя!..
— Не сожрет! — похвалялась девушка.-Подавится!
Женщины оглядели девушку, вслушались в ее голос, всмотрелись в ее задорное, ухмыляющееся лицо и заулыбались. Одни радостно, другие недоверчиво:
— Значит, разыграть ты Ваську хочешь?
— Ой, товарищи, помалкивайте!.. Помалкивайте, милые! Не портите мне дело!..
Глаза у девушки сияли веселым лукавством, в голосе слышался дурашливый веселый испуг. Женщины засмеялись. Кто-то поосторожнее и поосмотрительнее из них посоветовал ей:
— Поопасайся все-гаки… Как бы что не вышло.
А Василий ничего не знал, ни о чем не догадывался и продолжал искать встреч с девушкой и шел, как ему казалось, верно и прямо к намеченной цели.
Как-то совпадало, что ему не доводилась сталкиваться со Степанидой. И он был этому рад, так как не представлял, как бы он повел себя, если б встретился с девушкой. Но встреча была неизбежна. И она произошла.
Был воскресный день. Накануне многие рабочие с вечера отправились на охоту за утками. Василий тоже снарядился было на охоту. У него была своя лодка, и обычно он с кем-либо из приятелей, чаще всего с Николаем, заплывал далеко вверх по Белой и там на островах всласть бродил по сырой траве, скрадывал дичь, терпеливо замирал часами на вечерней тяге, не спал ночь и возвращался в воскресенье вечером усталый, но довольный и освежившийся охотою, с добычею в мешке, с вымазанными грязью и тиной ичигами, с почерневшим, невыспавшимся лицом.
В этот раз он не ушел на охоту. Ему показалось, что девушка, с которой он крутил, в воскресенье побудет с ним подольше, и они уплывут куда-нибудь на лодке вдвоем.
В субботу вечером он повидался с нею украдкой в саду, и она неопределенно сказала ему что-то о завтрашнем дне. А когда настал этот завтрашний день, Василий стал бродить по поселку, выжидая девушку.
Он вышел в послеобеденную пору на берег, постоял у перевоза, бесцельно побродил по прибрежной гальке, несколько раз прошел мимо ворот того дома, где она жила. Но девушки нигде не было. Она не показывалась. Не дождавшись ее, Василий начал сердиться.
Раздосадованный пошел он по пустынной улице, сбивая носками начищенных ботинок дорожные камни.
По пустынной улице навстречу ему шла Степанида. Они не видали друг друга и столкнулись внезапно. Столкнулись лицом к лицу. Степанида, увидев Василия, побледнела и как-то вся замерла, сжалась. Василий в первое мгновенье тоже оторопел и смешался. Он воровски оглянулся и, успокоенный пустынностью улицы, неуверенно сказал:
— Здравствуй, Стеша!.. Поправилась?
Девушка приросла к месту. Она услыхала знакомый голос, вздрогнула и нагнула голову. Василий уловил, заметил ее смятение и оправился. К нему вернулась обычная его уверенность. Его голос окреп:
— Сердишься?
Голова Степаниды, опущенная словно в ожидании удара, быстро вздернулась вверх. Бледное лицо ее оказалось вровень с лицом Василия. На бледном лице широко раскрытые в испуге, в изумлении, в колючем вопросе зажглись глаза. Они взглянули на парня. Василий встретился с этими глазами и растерянно улыбнулся. И слова, которые он хотел сказать, остановились в горле.
Несколько мгновений простояли они молча друг против друга. Несколько мгновений Василий не мог отвести глаз от бледного лица Степаниды и от ее взгляда — испуганного, безгранично изумленного и тоскливого. Преодолев смущение и растерянность, Василий сунулся торопливо в сторону, побагровел, сжал, сцепил челюсти. А девушка, вдруг сорвавшись с места, быстро прошла мимо него по пустынной, безлюдной, праздничной улице.
Приезжий художник Никулин появился в расписном цехе. Живописец, старый расписчик Киреев, обучавший новую смену, снял очки в стальной оправе, подышал на стекла, вытер их цветным платком и протянул Никулину руку:
— Мое почтение! Взглянуть на работу пожелали? Милости просим, глядите!
— Ну, ну, погляжу! — густо дымя трубкой, подтвердил Никулин.
— А трубочку-то спрячьте! Насчет куренья у нас не полагается. Воспрещено!