— Долг! — фыркнул Петр. — Кому я что должен? — Но тот же светловолосый Петр нацарапал все-таки на четвертушке свое предложение и, отводя глаза в сторону, словно делал зазорное, стыдное дело, принес написанное в смотровую комиссию. И когда его предложение было одобрено и, напечатанное на машинке, выправленное и сглаженное, закрасовалось в стенгазете, рабочий вспыхнул радостной гордостью и стал смелее.
Так, один за другим, потянулись рабочие в производственную комиссию, в редколлегию, в штаб смотра со своими замечаниями, заявлениями, предложениями.
Потянулись, заинтересовались смотром, ожили. Десятки предложений, которые появились в стенгазете, привлекли внимание целых толп рабочих всех цехов.
Вокруг некоторых предложений вспыхивали споры. Рабочие шумели в цехах, возле стенгазеты, в фабкоме; случалось и так, что, захваченные спором, они переносили его на улицу, домой. Дома волновались тем, что почему-то задело за живое.
Капустин, секретарь ячейки, и приезжая партийка руководили смотром. А председатель фабкома Савельев смешался и растерялся. У Савельева голова пошла кругом от кутерьмы, поднявшейся на фабрике. Он не был приспособлен к такой работе, она была непривычна для него. Ему куда привычней, чтоб все текло и развивалось спокойно и ровно. В повседневной своей работе он знал, что надо своевременно составлять разные отчетные ведомости, иной раз вести по какому-нибудь частному случаю переговоры с администрацией и вольготно и не спеша разрешать все вопросы на регулярных заседаниях фабкома. А тут вспыхнуло, загорелось кругом как по щучьему веленью. Стало хлопотно, беспокойно, шумно.
Савельев участвовал в смотре угрюмый и растерянный. Украдкой он пожаловался как-то своим фабкомщикам:
— Очень чересчур много крику с этим смотром! Ни черта не выйдет! Только пошумят, а опосля остынут.
Но фабкомщики не согласились с ним, не поддержали. Изумляя его горячностью, они заспорили:
— Не остынут! Нет, Савельев! У нас разве раньше когда было такое, чтоб столько рабочих высказывалось?
— А высказываются-то как! Толково, убедительно. Иной если и прется с ерундой, так не с озорства или охальства, а по чистому заблуждению! По желанью пользу общественную сделать.
Оглядываясь по сторонам, Савельев с усмешкой объяснил:
— Шумят оттого, что из городу закоперщики приехали! А вот посмотрите — уедут те, и у нас вся буза утихнет… Весь подъем к чертям!
— Ты чем недоволен? Ты против смотра, что ли? — встревожились фабкомщики. — Ведь это директива!
— Ну, конечно, я не против! — вспыхнул Савельев. — Какие глупости! Я за смотр… Какие тут разговоры!.. Только я считаю, что много шуму, и потом… ребята наши это так, временно горячатся… А потом остынут, и ничего не получится толком!
Не один Савельев в глубине души полагал, что возбуждение, охватившее рабочих, временное, случайное. Думали так и другие. Думал так и Карпов. Ему казалось, что он очень хорошо знает местных рабочих и может верно оценить их настроения. И он расценивал теперешний подъем как случайную вспышку, вызванную искусственно приездом энергичных, знающих и умеющих руководить массами работников.
— Я не верю в положительные успехи этого смотра! — сознался он Андрею Фомичу, когда тот, просматривая сводку первых предложений, заметил, что вот, мол, теперь есть над чем поработать да пораздумать.
— Остынут скоро, — осторожно продолжал свою мысль Карпов. — Погорячатся в охотку, а затем все по-старому пойдет.
— Ну, навряд ли! — резко ответил Андрей Фомич и неприязненно взглянул на Карпова. — Это не в натуре рабочего человека, чтоб побаловаться чем-нибудь да бросить!.. Таким манером ведь все больше интеллигенты действуют… Неуравновешенные!
Карпов промолчал и насупился.
Смотровая сутолока выбила его из колеи и мешала ему работать и спокойно наблюдать за постройкой. Смотровая лихорадка не нравилась ему, раздражала его, казалась никчемной и лишней.
Однажды в редколлегию смотровой стенгазеты пришел старик Поликанов.
Члены редколлегии сидели за столом, на котором пухлыми пачками лежали мятые, комканные, криво исписанные бумажки, и разбирались в них. Вокруг стола толпились рабочие.
Поликанов протолкался к столу и степенно поздоровался. Легкое смущение лежало на его лице.
— Здравствуй, Павел Николаевич! — весело ответил ему на приветствие один из членов редколлегии. — С заметочкой?
Окружающие заинтересованно пододвинулись ближе к столу, к Поликанову.