Быть может, завести с ним разговор? Хотя бы
из-за того, что говорить нам нет причин.
Я стала медленно, но верно приближаться,
а человек в чёрном плаще как будто ждал,
хотя стоял ко мне спиной… И он дождался:
я скоро встала там, где он стоял.
– Туманы здесь, наверное, бывают часто? -
спросила я. – Практически всегда.
Туманы, знаете ли, всё равно что праздник
начала нового, но древнего конца.
Когда туманы разливают небеса между землёй и небом,
на полотне над головой совсем не видно звёзд -
это затем, чтоб человек, который в прошлом был,
а в будующем не был,
не видел, как звезда его сорвётся в свой единственный полёт.
– А что бывает, если не сорвётся?
А что если звезда лишь задрожит?
– Что ж, это точно не потушит солнце,
только одна звезда продолжит жить.
– Продолжит жить, но свет дрожать-то будет.
Зачем сиянье дрожи миру наблюдать?
Так пусть же лучше оборвётся, пусть погубит
себя, чтоб красоту небес не осквернять.
Мой собеседник ухмыльнулся еле слышно:
– Давно ли вы смотрели на ночные небеса?
Они ведь неизменны – на них вечно
все звёзды не сияют ровно, а сиянием дрожат.
Найдите мне одну звезду, что светит прямо,
что без изъянов дышит не мигнув и раз,
и я сорву её. – Зачем? – Чтоб задрожала.
Или чтоб свет её не осквернял неидеальных глаз.
– Вы очень против идеалов?
Изъяны ближе вам или, быть может, сам изъян и есть ваш идеал?
– О, люди… Вам бы лишь бы идеалы.
Они – ничто. Я всё сказал.
Я просыпаюсь снова, но от треска -
в печи последний уголёк дрожит.
Ночью буран был. Сейчас легче -
за стенами лачуги тишина звучит
прибоем… Мне немного беспокойно:
все ветви, что насобирала прежде, превратила в пепел
в ночь,
теперь опять придётся обходить весь берег,
чтобы насобирать для поддержания огня с десяток веток хоть.
И я встаю, и покидаю дом, и я иду по брегу,
опять туман, опять одна, опять шумит вода,
которую ещё не видела ни разу… Мне бы
идти на шум её, но я иду туда,
где прежде с незнакомцем говорила -
но где? Дорогу не найти -
всё пелена тумана вновь покрыла,
и эту пелену не обойти.
Но места нет. И человека нет. Зато есть
одна коряга, обещающая долго тлеть.
Беру её, несу её, как вдруг собака
за горизонтом будто начинает выть.
Я оборачиваюсь, хоть и понимаю -
собаку не увижу здесь никак -
и вдруг от неожиданности замираю -
за мной идёт белёсый тот чудак,
что звёзды будто бы сорвать способен,
коль заподозрит в их свечении обман.
– А… Фантазёр. Ты будешь мне удобен.
– Уверена, что хочешь моей помощи? – Нет, понесу сама.
Я о другом. Компанию составишь.
Со звёздами понятно всё. Давай о чём-нибудь другом.
– О чём? – Об астрономах или магах,
иль почему вторые сутки всё белым-бело кругом.
– Вторые сутки?! Второй месяц!
– Прости, я здесь всего лишь со вчера.
А мир, оказывается, вправду тесен:
второй раз я снаружи и второй раз встретила тебя.
Ты здесь живёшь? – Не здесь. Неподалёку.
А ты откуда? – Я издалека. Должно быть…
Знаешь, пень этот нелёгкий. – Как, впрочем, и судьба твоя.
– С чего решил? Вдруг я напротив
парю от лёгкости непредсказуемого бытия?
– Что ж, я поверить бы тебе не против,
но почему у молодой вдруг голова седа?
– Седой всего лишь один волос!
– Нет, не один. Пожалуй, пять.
– Неправда, – дрогнул мой же голос.
Ну вот, дрожу от холода. Опять.
– Как скажешь, – отпускает собеседник,
но я задета, отступать я не хочу.
– А знаешь, впрочем, ты сам пленник
и служишь ты лишь палачу…
– О жизни ты? Тогда все пленники постфактум
и каждый пленник сам себе палач:
всю жизнь свою он отдаёт за плату,
к концу же жизни мало кто богач -
всё чаще нищими уходят,
ведь променяли совсем всё на пустяки,
а после всё покоя не находят.
– Но, погоди, а как же ты?
Ты жив, хотя пугающе и бледен -
тебе бы больше витаминов кушать или даже их втирать.
– Я полностью здоров и я не беден.
Богатый тот, кто времени не потерял.
Я всё сказал.
А просыпаться всё становится привычней:
и холод уже почти свой, и кажется своим поход
за ветками. И шум прибоя, и туман обычны,
лишь интересно, вновь увижу ли его…