– На следующей неделе в четверг намечается грандиозный приём у одной из наших знакомых, – понимающе доверила Эмма мне свою удивительную ручку чуть дотронувшись до моих пальцев. Жадным капканом нежно схватил я любимые пальцы, чуть перебирая их, играя с ними, изучая их безупречность совсем как прежде, чтобы всеобъемлюще почувствовать доверенное сокровище. – Я что-нибудь придумаю с приглашением, где ты остановился?
– Но до четверга почти целая неделя! – негодующе, возразил я, произнеся название отеля.
– Разве пять лет разлуки не научили тебя ждать?
В ответ я лишь горячо взглянул на собеседницу.
– Мне пора, Джозеф, – спрятала Эмма свои ненаглядные глаза. – До четверга, – добавила она, вставая.
Встав за ней следом, не помня себя от горя, – мне снова предстояло ждать, я неистово схватил Эмму:
– Ты моя! Слышишь? И всегда будешь моей.
Чуть вздрогнув от неожиданности, словно пугливая лань, Эмма совладала с собой и отвернула голову, немного наклонив её. Волнистые волосы, всё то же безупречное carre без чёлки, спрятали часть прекрасного лица хозяйки.
– Мне пора, – тихо повторила она.
XIV
Было решительно невозможно сидеть без дела в отеле или бесцельно гулять по городу в ожидании следующей встречи, – мысли стремились переполнить голову и свести с ума, именно поэтому мне не удавалось подолгу сидеть без дела. Я решил изучить дело своего единственного конкурента, ненавистного соперника. Имея на руках некоторые сведения от детектива – муж Эммы производил meuble [фр. – мебель] – мне было понятно откуда следует начать анализ. Через день появилось осознание как нужно действовать, ещё целый день ушёл на звонки к своим парижским партнёрам и друзьям, – мне были нужны фамилии и контакты кого-нибудь из местных дельцов, попутно я вызвал одного из своих поверенных, говорящего по-русски. Остальные дни вплоть до самого приёма я встречался с московскими бизнесменами; большинство из них, как водится, относились ко мне с подозрением, поэтому одних пришлось привлекать заветным словом "инвестиции", других приманивать информацией о возможных скидках, договорных тендерах и прочим. К заветному четвергу я располагал всеми данными для того, чтобы развернуть полномасштабную партизанскую войну. Из короткого разговора с Эммой, заглянув в пропасть своей ошибки, проклиная необдуманную поспешность, которая привела к тому, что чуть ли не вся моя жизнь скатилась в тартарары, ко мне, конечно, пришло осознание того, что виноват один только я. Но разве человеку свойственно делать из себя собственного врага? Мой соперник – вот кто настоящий заклятый враг, решил мой мозг без суда и следствия, и, не отдавая себе отчёта в корректности такого решения, я принял его. Принял с радостной готовностью, ведь годы с Евой приучили меня к борьбе, выдрессировали на достижение целей, и мне предстояла самая приятная борьба, борьба за самую заманчивую цель. Я ещё не думал над тем, чтобы попросту предложить Эмме сбежать, ведь до сих пор не был уверен в ответе из-за того, что не видел её мужа и их отношения, но так или иначе заблаговременно превратить возможности в способности, разве это не обеспечивает козырями ещё до начала партии?
Во вторник накануне долгожданного приёма мне пришла записка от Эммы и приглашение от её знакомой. В записке значилось:
"Джозеф! Моя знакомая, Мари, с удовольствием приглашает тебя. Для неё мы давние друзья, поэтому приходи как друг. Эмма. Ps. Моя очередь издеваться над тобой! (Ты же помнишь наш бал?) Мари скучает в объятьях мужа, тебе придётся играть роль приятного гостя"
На приём я, black-tie, почти не намеренно опоздал. Все гости уже собрались, и так получилось, что Эмма, помогающая хозяйке гостеприимного дома, оказалась неподалёку от двери, когда слуги впустили меня. Сдержанными кивками и неудержимым блеском глаз мы поприветствовали друг друга. На зов дверного звонка устремилась и сама хозяйка.
– Ах это вы, гадкий мальчик? – кокетливо шепнула она по-английски, эти слова были своего рода ручкой радио и должны были настроить нашу дальнейшую беседу на нужную волну. Во всеуслышание она продолжила: "разве вы не знаете, что опаздывать нехорошо?"