- Давайте попробуем останавливаться после каждого поворота, замирать, словно это законченное движение, - предложил я.
Со стороны казалось, что мы то и дело переводили дыхание, словно дети, делающие первые шаги.
- Раз, два, три; раз, два, три, - повторял я, осторожно поворачивая хрупкую партнёршу.
- Кажется я поняла! - наконец воскликнула она.
Я сделал музыку громче, и приятная мелодия лёгкими птицами наполнила вольер студии. Мы с Эммой встали в пару, не спеша убедились в правильности позиции и начали вальсировать. Несколько мгновений лёгкая дрожь партнёрши щекотала мои пальцы. Мерное биение её сердца постепенно учащалось от быстрых шагов и поворотов. Эмма удивительно хорошо слушала и словно дуновение весны была непостижимо легка. Потеряв ключи от арсенала своих замечаний и укоризн, я теми или иными почти незаметными движениями старался то поправить партнёршу, то напомнить ей что-нибудь важное, но случайно забытое. Почти всегда она понимала без слов, и это было так удивительно и завораживающе, что у меня, привычного к танцам, началось лёгкое головокружение, мне казалось, что я вальсирую впервые.
Если же Эмма не могла разгадать тонких намёков, я на время прекращал их, и невольно начинал изучать её: "как она отреагирует на то или это? Будет ли ей удобнее, если я...?" Этот процесс не был похож на обыденный методичный подход к изучению как к таковому. Я не превращался в важного аспиранта, проводящего исследование, не открывал умных фолиантов и не составлял план приступа к той или иной дисциплине. У меня было лишь одно желание - почувствовать свою партнёршу, и оно запускало во мне целые полчища скрытых подсознательных процессов. Во время танца я отнюдь не был похож на школьника у панели управления ядерным реактором (несмотря на то, что некоторых девушек можно сравнить с чем-то подобным), мои движения были почти так же точны, как всегда. Более того, я в принципе не думал и не анализировал сознательно свою партнёршу, себя и гармонию танца в целом. Отправив разум во временную отставку, я чувствовал, как Эмма откликается на мои движения, как эти самые движения вдруг забыли былую филигранность и вспомнили разнообразие жизни. Это не превращало вальс в нечто другое, танец оставался танцем, разве что чёрно-белые строгие движения стали мягкими и цветными.
Впрочем, отчасти такие ощущения цвета были не новы для меня. Несведущему порой кажется, что матёрые судьи на самых серьёзных танцевальных соревнованиях под увеличительным стеклом внимания разглядывают лишь точное исполнение движений, однако это далеко не так. Моя пара нередко побеждала из-за того, что наши движения были раскрашены чувствами, пусть зачастую и искусно подделанными.
В случае же с Эммой мне не нужна была никакая победа, я не стремился за медалью, не мечтал о пьедестале, и искренность моего желания вносила свою лепту в естественную красоту танца.
Когда мы закончили первый круг вальса: прошли вдоль стен студии, мелькнули в зеркале под лестницей, приблизились и вновь отдалились от ширмы, - моя прекрасная партнёрша чуть сломала позицию и открыто посмотрела на меня. Никогда не забуду этого взгляда!
Из-под длинных чёрных ресниц на меня глядели не только радость, упоение, благодарность, но и кареглазое изумление. Не слетевшие с губ вопросы вспыхивали и меркли в каштановой бездне словно светлячки. Глаза Эммы светились чем-то неведомо-прекрасным, излучали всеобъемлющее счастье. Но несмотря на то, что это сильно тронуло меня: ещё одному человеку открылась чарующая прелесть танца, - я лишь невольно ухмыльнулся в доверчиво сверкающие на меня очи, не разглядев и растоптав нежный цветок, взошедший в них.
"Что с того, что с ней удивительно приятно танцевать, пожалуй, приятней чем с кем бы то ни было? Не станет ли она очередной ученицей, тенью прошлого, которую я вскоре перестану узнавать? Не забуду ли я её и это прекрасное имя через, может быть, несколько недель?" - демонами носились вопросы в моей голове, и последний был самым невыносимо-жестоким.
Среда или, если угодно, рамки, в которых я добровольно находился казались мне необходимым условием на пути к восстановлению моей репутации. "Работа на результат, падение, и снова работа - пожалуй, в этом и есть смысл жизни", - казалось мне тогда. Быть может, со стороны я походил на птицу, родившуюся в неволе. Вот мне открыли форточку и не запрещают выпорхнуть на волю, но я стою на миниатюрном парапете, заглядываю в большие глаза неведомого мира и не решаюсь покинуть клетку, ставшую мне домом. И пусть такая птица, вернувшись к своей кормушке, поилке и качелям, пожалуй, впредь станет избегать своего любимого зеркальца: кто-то чужой, новый нет-нет да станет выглядывать из него с укоризной, - я не задумывался над этим.
Эмма отвернулась, и мы продолжили танцевать. Все мои мысли разом потухли, а на сердце помимо всех прочих чувств зажжённой серой вспыхнула досада. Вскоре мы так же успешно завершили второй круг вальса, вновь обойдя паркет студии по периметру, и снова моя партнёрша одарила меня пленительным взглядом:
- Как здорово! - воскликнула она, улыбаясь.
- У тебя прекрасно получается! - сказал я с неподдельным восхищением, как тут же осёкся и немного смутился.
Да, было решительно невозможно обращаться на "вы" к таким глазам, к такому взгляду, я чувствовал, что это могло жестоко ранить сердце девушки; но тот факт, что слова вырвались сами собой, сбивал меня с толку. Ещё милей улыбнулась Эмма, ещё лучше стала она танцевать.
V
Следующие несколько дней замечательная ученица не появлялась в моей школе. Попытки не придавать этому большого значения нелегко давались мне. Если днём так или иначе, проводя время за сменяющими друг друга тренировками, мысли об Эмме редко озаряли горизонт сознания лучом маяка, то под вечер словно убаюкавшись трелью закатных огней и сумраком, следовавшим на их зов, они постепенно зажигались и вспыхивали, соревнуясь количеством со звёздами. Если бы Эмма прямо заявила о том, что больше не намеренна заниматься со мной танцами, я воспринял бы это спокойно и вполне обычно, но её неожиданное исчезновение лишило меня покоя. Несколько раз мои ноги упрямо проносили меня рядом с отелем пропавшей ученицы, казалось кто-то заколдовал все мои маршруты. Наконец, на седьмой день своего отсутствия Эмма снова заглянула ко мне. Так как часы занятий, выделенные для неё, я по привычке не занимал, она застала меня одного.