Выбрать главу
Уретра подвела её. Рыданье кастильских прачек оглашает лог, и вяз сутану пышную совлёк, напялив ту, что носят лютеране.
У медиков суждения другие — что смерть её не смерть, а летаргия, чему причиной знойный суховей,
что в первых числах декабря, не позже, покойницу Реку на хладном ложе ослицы отпоят мочой своей.

В этих путешествиях он не забывает свои интересы, в частности надеется на протекцию маркиза де Айамонте, которому посвящает несколько стихотворений, посетив его резиденцию в Лепе в 1607 году, — но в этом году маркиз умирает. Посещает он также в Монфорте графа Лемоса, назначенного новым вице-королём Неаполя, в надежде попасть в его свиту.

В 1609 году Гонгора приезжает на короткое время в Мадрид, куда возвратился королевский двор. Разросшийся город ужаснул его:

Как Нил поверх брегов — течёт Мадрид. Пришелец, знай: с очередным разливом, дома окраин разбросав по нивам, он даже пойму Тахо наводнит...

Пребывание в Мадриде совпало с окончательным вердиктом суда по делу об убийстве племянника, суд оправдал убийцу. Потрясённый Гонгора пишет трагические терцины «Несчастны те, что верят господам».

В 1611 году Гонгоре пятьдесят лет. Его экономическое положение оставляет желать лучшего. Ежегодный доход в 1450 дукатов — сумма достаточная, чтобы достойно жить в Кордове. Однако, верный семейной традиции, Гонгора, по примеру покойного дяди, отказал часть своей ренты с правом наследования двум племянникам. К тому же у него оставались неоплаченные долги. И всё же, позаботившись о будущем племянников, он чувствует большое облегчение.

Пора больших поэм

(1611 — 1616)

Это начало заключительного этапа жизни Гонгоры, точка наивысшего творческого напряжения, которое обессмертит его имя: Гонгора приступает к написанию двух больших поэм — «Сказания о Полифеме и Галатее» (1613)[18] и «Поэмы Уединений» (1614).

Разочарование от соприкосновения со столичной жизнью, потрясение от несправедливого правосудия, крушение иллюзий и усталость — лишь поводы, толчки для создания эпохальных произведений, на которые подвигнул поэта «поворот» испанского времени.

Андрес де Альманса-и-Мендоса распространяет в Мадриде «Сказание о Полифеме и Галатее» и первую часть «Поэмы Уединений», новаторскую сложность и стилистическую изысканность которых страстно осуждает его товарищ — литературный критик Педро де Валенсия.

«Сказание о Полифеме и Галатее» больше, чем какие-либо другие опыты Гонгоры, являло растерянному читателю свою естественную неестественность. Даже от ученых мужей это произведение требовало определенных познаний и немалых усилий. С избытком наделённое приемами изощрённого стиля, «Сказание» изобиловало тёмными местами, трудно поддававшимися расшифровке, — в то же время её октавы светились неповторимыми, поразительно свежими красками.

Убранством скудным стынут над скалой стволы, их кронам, схожим с дикой шкурой, безветрием обязана и мглой пещера больше, чем скале понурой, — слепое ложе и приют гнилой для жуткой ночи, а приметой хмурой — птиц полунощных безобразный сброд, чьи клики скорбны и тяжёл полёт.
Таков провал, который в толще чёрной разъят земли томительным зевком, где Полифем, гроза округи горной, глухой чертог обрящет, тёмный дом и для овечьих стад загон просторный: все кряжи скрыты мрачные кругом их массами слепящими, которым призывом дикий свист, валун затвором.

Содержание поэмы — любовь нимфы Галатеи к Акиду, вызвавшая ревность и гнев Полифема, который убивает соперника, — история, рассказанная многими авторами, и прежде всего Овидием, однако перо Гонгоры придало сюжету редкостную яркость и завершённость.

«Сшибка» двух лагерей придала ещё большую сенсационность поэмам Гонгоры, окружило его имя ореолом славы и терновым венцом хулы.

Едкой сатирой защищал Гонгора своё главное детище в сонете «Хулителям „Поэмы Уединений“»:

Темна, забыв суровых правил свод (по мнению бранчливого кретина), к Дворцу по улицам Мадрида чинно, на свет родившись, Соледад плывёт.
В Латинский храм войти ей не дал тот, кто греческие смотрит сны, скотина, кто, псальму жалкую гнуся картинно, божественно — вовеки не споёт.
Она плывёт сквозь море человечье. Там ей хвалы поют, постигнув суть, здесь — чужестранкой нарекли в злоречьи.
Желая скудным знанием блеснуть, чужая злость перхает, точно свечи, к Виктории ей освещая путь.
вернуться

18

См. статью «Поиск естественной неестественности» в наст. изд.