Выбрать главу
(Громко)
Да, друг мой, спать пора.
(Ложится.)
Андана
Прощай! Храните же, таинственные силы, Небесные, святые! нас, Покуда не наступит час, Который воззовет из временной могилы Усталых чад седой земли; Моленью моему, всевышний царь, внемли: Даруй проснуться нам для тишины сердечной И отврати от нас, покров наш вечный, Лихие помыслы, и ненависть, и зло, И все то, что бы нам вредить могло!
(Засыпает.)
Амфиза
(оборотившись в змею, выползает из-под кровати)
Спят. Напоследок же дождалась я мгновенья, Когда их крови я напьюсь до пресыщенья...
Кикимора
(выглядывая из-за угла)
Без беса у тебя нет вещего чутья: Не слышишь ты чужого духа; Конец тебе, свирепая старуха, Конец тебе, змея!
Булат
(выскакивает и рубит ее; удар грома)
Сгинь, ведьма! пропади! настала смерть твоя!
Иван и Андана вскакивают.
Андана
Гром загремел... Какой удар ужасный! И с тверди совершенно ясной... Что б это значило?
Иван
Я трепетом объят: Нам угрожает что-то злое... У нас в покое С мечом в руке Булат. Улика налицо... Нас сохранило чудо: Ударил гром — и он лишился сил, Не то бы нас убийца умертвил... Еще ли скажешь, что сужу я худо?
Андана
(Булату)
Не вижу ль это все во сне? Несчастный! что промолвишь в оправданье? Но слишком явно злодеянье, Которое тебе окончить не дал бог, Чтоб сомневаться в нем и лучший друг твой мог.
Булат
На обвинения Ивана Я отвечать не стал бы; но, Андана, Но ты, святая кровь моих царей! И ты поверила, что я, твой раб, — злодей? Зачем же долее переносить мне ношу Своих унылых, безотрадных дней? Ее я разом сброшу! Мне был зарок: ни в чем себя не смей Оправдывать и, если позабудешь Иль презришь глас судьбы, — себя тотчас погубишь; Явясь мне с дозволения творца, Так мне вещала тень Анданина отца: «Если, потеряв терпенье, Молвишь: «Я в такой-то час Не губил тебя, а спас!» — Знай и помни: в то ж мгновенье Дух-каратель превратит Ноги у тебя в гранит; Если повторить посмеешь, По пояс окаменеешь; В третий раз твой друг Иван Вдруг увидит пред собою Не тебя, а истукан, Дивный лик с живой душою».
Пусть будет так; дороже жизни честь: Вражду царевны мне не перенесть... Меня честите именем злодея; Взгляните на пол: труп вы видите ли змея? Он вам кровавой гибелью грозил, Но я, злодей ваш, я его убил: Узнайте в змее мачеху Ивана, Служительницу темных сил... Испод мой камнем стал: но сердца злая рана Больнее во сто крат! И вот же я еще пред вами виноват, Что адскую разрушил колымагу; А дай-ко в ней я вам проехать боле шагу, Давно бы ваших не было костей... Я мертв по пояс: но душе моей Стократ больнее сердца злая рана... И вот с тобой прощусь, злосчастная Андана. Возможно ль было о казне Неблагодарного Ивана Там, на морском, унылом дне, Когда и ты и он, вы оба, Тонули в челюстях, в безумном зове гроба, Не только помышлять, но даже помнить мне?
(Превращается в истукана.)
Занавесь опускается.

МЕЖДУДЕЙСТВИЕ

Поэт и Кикимора.
Кикимора
Утаена кровавая развязка! Скажите, г<осподин> Поэт: Неужто ваша легонькая сказка Тем кончится?
Поэт
(отвечает)
Неужто? нет! Придумаю конец чувствительно-немецкий, Который публике замоскворецкой Страх как полюбится! Медею и судьбу Взять, бросить барышням в глаза нахально Не слишком вежливо, да и едва ль морально: Им нужен Август Коцебу! Да как придумать? вот в чем сила! Заняв предмет у дикаря Эсхила И из мужичьих уст глупцов-бородачей, Довольно трудно сладить без ножей, Без неподкрашенных мучений и страстей, Без грубой и нагой природы. Тут крохотный аршин приличья, вкуса, моды, Жеманства и притворства нипочем: Гигантские размеры мы найдем В отечестве гигантов и титанов; Верстами мерят великанов, Для карликов и выродков — вершки. Ну, как же жаться тут без внутренней тоски К микроскопическим понятьям, Которые знакомы, близки вам, Mes tres aimables dames,[220] И им, двоюродным, любезным вашим братьям. Вам рад бы угодить, но не удастся мне, Итак, не лучше ль верным старине Остаться? старине суровой и народной, Вам непонятной (очень жаль!), Но тем не мене превосходной? Вот расскажу, не отлагая вдаль, Как мать, и нежная, убить решилась сына. «Убила», — сказка просто говорит; «Убить его была ее судьбина, — Поведал бы Эсхил. — И вот он был убит». И сказке наш народ благоговея внемлет, Пред взорами его бежит поток причин, Он все их чувствует и все без слов приемлет. Так точно и народ Афин Благоговел без слов пред грозною судьбою И умолкал пред страшною женою, Пред жрицей мстительной души своей, Пред сей Медеею, исчадием Колхиды, Заклавшей собственных детей На смрадном алтаре кровавой Немезиды. Но публика не русский бородач, Но публика и не народ афинский; Для публики и рок немой и исполинский Не бог таинственный, а мерзостный палач. «Причины дайте нам, — кричите мне, — причины», Причины будут вам даны, Вы образованны, вы милы, вы умны, Но пальцем любите ощупать все пружины, — Вы разгадаете ль могущества кручины За вистом, на балу, всю святость той причины, Того отчаянья, с каким свое дитя Спасает мать для вечности небесной, Ни чувств своих, ни крови не щадя Младенца своего, а в этой жизни тесной Ведь он был для нее Все — счастие, и рай, и мир, и бытие!
вернуться

220

Милейшие дамы (франц.).