"Стыдись, Любовь: ворами окруженный
И ценный груз несущий трусит так;
Твоими чувствами не подтвержденный
Тебя смутить какой-то мог пустяк".
Тут слышит звук она веселый рога
У вот уж мчится, — где ее тревога!
Как сокол на приманку, так она
Летит, легка, травы не приминая;
И видит — диким вепрем сражена
Ее отрада, столь ей дорогая.
Глаза Венеры, смертных полны мук.
Как звезды к утру, закатились вдруг;
Иль как улитки, тронь лишь рожки, живо
В отверстья раковин вползают вспять
И долго прячутся там боязливо.
Страшась наружу выползти опять, —
Так скрылись в темных впадинах глубоко
Глаза, картиной тронуты жестокой.
Там предоставили они свой свет
Ее уму, смущенному виденьем;
Укрыться в ночь он им дает совет,
Чтоб сердце ей не уязвляли зреньем.
Оно, как царь, чей пошатнулся трон:
Их донесенья в нем рождают стон.
И все трепещет вкруг, ему внимая;
Как вихрь, что в недрах заключен земных,
Наружу рвется, землю сотрясая,
И поражает ужасом живых,
Все тело ей смятенье охватило,
Глаза на мрачном ложе пробудило.
Они, раскрывшись, проливают свет
На бок Адониса, что взрыт клыками;
Окрашен в пурпур снежный тела цвет
Из раны источенными слезами;
И каждый листик и цветок их пьет
И как бы кровь свою по капле льет.
Венера видит скорби проявленье
И, голову свою к плечу склонив,
Безмолвно страждет, бредит в исступленье:
Он умереть не может, нет, он жив.
Ей голос изменил, глаза сердиты
На то, что слезы ими все излиты.
На рану пристально она глядит
И видит три, как кажется ей, раны;
Свой помраченный взор она бранит
За то, что множит, где их нет, изъяны.
Черты двоятся на лице двойном:
Обманут глаз расстроенным умом.
"И об одном не выразить печали, —
Скорбит Венера, — здесь же вечным сном
Спят два Адониса. Нет слез, и стали
Огнями очи, сердце же свинцом;
В огне очей расплавься, сердце, тая!
Так я умру, плоть в страсти растворяя.
"О бедный мир, ты все утратил в нем!
Отныне чье лицо достойно взгляда?
Чей голос музыка? Чем ты в былом,
Чем в будущем гордиться б мог с отрадой?
Цветы свежи, окраска их мила;
Но красота с ним вместе умерла.
"Не нужно шляп вам, смертные созданья!
Ни ветр, ни солнце не страшны сейчас:
Что вам терять? В вас нет очарованья;
Вас ветр освищет, солнце презрит вас.
Они Адониса подстерегали
И красоту его отнять желали.
"И потому носил все шляпу тот.
Бывало, солнце под поля заглянет,
А ветер, вмиг сорвав ее, начнет
Играть кудрями; мальчик плакать станет;
И оба, сжалившись, спешат тотчас
Слезинки осушить прекрасных глаз.
"Чтоб не пугать его, из-за ограды
Лев любовался, крадучися, им;
Чтоб пения его вкусить отрады,
Тигр становился кротким и ручным;
Бросал добычу волк, ему внимая,
В тот день ягненку страха не внушая.
"Вкруг отражения его толпясь,
Златые жабры рыбки раскрывали;
И птицы пели, на него дивясь,
Другие в клювах вишни предлагали;
Так красотою насыщал он птиц,
Они его — плодами шелковиц.
"Но этот гнусный вепрь, чьи взоры вечно
Уперты в землю в поисках могил,
Не видел красоты его, конечно,
Иначе бы его не умертвил;
А если видел, захотелось зверю
Поцеловать Адониса, — я верю.
"Да, да, вот так Адонис был убит:
На вепря он, копьем нацелясь, мчался;
Тот думал — поцелуем убедит,
Что он его убить не собирался;
И вепрь, любовью к юноше влеком,
Нечаянно пронзил его клыком.
"Будь так зубаста я, в моем объятье
Адонис прежде бы уж был убит.
Но умер он; и вот на мне проклятие:
Его весна моей не усладит".
Она упала на землю, стеная,
В его крови лицо свое пятная.
Венера взглянет — бледен милый рот;
Руки коснется — та похолодела;
И на ухо шептать ему начнет,
Как будто внемлет скорбной речи тело;
Она поднимет веки милых глаз:
Там — две звезды, чей свет, увы, погас!