Лухуми
Брат мой, я припоминаю, Где и что мы испытали… Но дорогу испытаний Мы с тобой не всю прошли.Зезва
Брат, я тоже вспоминаю, Как в Сабуи воевали: Били мы лезгин с тобою, Как лепешки, их пекли. Помнишь, одному лезгину Смаху голову срубил я?Лухуми
У твоей руки, я помню, Был могучий, верный взмах!Зезва
Голова в пыли катилась И губами шевелила. Ты жалел врага! Я видел Слезы на твоих глазах. Женщины тебе за это Плюнули б в глаза, наверно. У меня к неверным жалость Не рождалась ни на час! Вероломством за пощаду Нам заплатит враг неверный. Почему жалеть должны мы Тех, кто не жалеет нас? Клятвами войска связались, Загремел привет веселый, Знамя поднялось над войском, Боевой крепя обет. Оросятся теплой кровью Грузии холмы и долы. Кахетинских гор вершины Ярко озарял рассвет. XV День прошел, и ночь минула, Утро четверга настало. В Бахтриони для неверных День расплаты наступил. Светлая луна свободы Поднималась над Борбало, И поток кровавый волны Алазани замутил. Франкские мечи взвивались, Словно языки пожара, Наполнялись дымной кровью На земле следы подков. Подломились басурманы От внезапного удара, Изрубило наше войско, Истощило рать врагов. Бросился Зезва в погоню, Мчится быстрый и бесстрашный. Яростный боец- хошарец От досады застонал: Пополам в руках героя Меч сломался в рукопашной, Выстрелить хотел Лухуми, Но курок осечку дал. Словно лев, большое знамя Он несет рукою левой, Правой тяжкий меч заносит И с железной силой бьет. Битвою разгоряченный, Он отставшим крикнул в гневе: «Эй! За мной, кто шапку носит! Кто не женщина вперед!» И телами басурманов Переполнились лощины, Громоздились кости вражьи, Словно стены крепостей. В это радостное время Кланялась горе равнина, Избранными называла Живших в тех горах людей. XVI «Братья пшавы! Вы откуда Мчитесь на конях вспененных? Что ликуете в дороге Шумной, радостной толпой? Что так весело звените Бубенцами на знаменах?» «Мы в Кахетию ходили, А теперь идем домой. Мы, тушины и хевсуры, У Панкиси [8] собирались, Чтобы крепость Бахтриони Разгромить и сжечь дотла,». «Что же там вы испытали? Люди, с кем вы там сражались? " "Иль не знаешь? Под неверным Вся Кахетия была. Били мы врагов безбожно, И у нас вспотели кони. Пал кровавый хан неверных, Пораженный пулей в грудь. Мы несем дары Лашари, Мы их взяли в Бахтриони. По оснеженным нагорьям В Пшавию держали путь. Полны трупами неверных Горы, дол и лес безлюдный. За военную подмогу Царь нас одарил землей. И умножили мы славу, Достающуюся трудно". "А кого же вы несете На носилках под кошмой? " "Это Квирия и Лела! Нам врата они открыли. Пусть сыны и внуки наши Память их благословят! Только ворвались мы в крепость, Басурманы их убили. Мы с почетом их опустим В землю, где отцы лежат, Где хранит земля родная Прадедов сердца и лица! Хоть равнины каменисты В нашем сумрачном краю, Но сладка земля родная, Мягко на сердце ложится." "Люди! Кто из вас был первый? Кто прославился в бою?" "Первый Квирия бездомный, Духом светлый неизменно? А за ним вторая Лела, Давшая победу нам. Третий наш седой Лухуми, Мать его благословенна. А четвертый муж хошарец, Равный силой плеч орлам. Пятый был Сумелджи. Тяжко Ранен он в бою кровавом." "Кто же из бойцов тушинских Славою себя покрыл?" "Зезва, братцы! Первый Зезва! Он один был войску равен! Не был он высокий ростом, Низкорослый даже был. Он герой среди героев И мечом владеть достоин, Быстр, как молния и ветер, Это настоящий лев. Золотым щитом украшен Был чудесно храбрый воин! Но изранен нечестивым, И у нас печаль и гнев. Он не стонет. Званье мужа Не позорит пред бойцами. Редко выкормит корова Столь упорного быка. Унесли его тушины, Плача горькими слезами, В головах воздвигли знамя На копье вместо древка." "А скажите, кто был трусом Своему отцу на горе?" "Грязью нас облил Цицола, Струсил, убежал, подлец! Как он в Пшавию вернется? Как он будет жить в позоре? Никуда ему не скрыться, Он теперь живой мертвец, Как на праздник он приедет? Как покажется на людях? Несмываемым позором Род его запечатлен. Жалкий человек, несчастный; Как он потерял рассудок? Отчего не предпочел он Смерть иль басурманский плен? С ним никто не сядет рядом И никто не скажет слова. Убежавшего от битвы Пусть небесный гром убьет, Пусть земля сырая треснет И пожрет его живого, Он для жизни не годится! Так рассудит весь народ". "Братья, где ж седой Лухуми, Вождь родного ополченья?" Мы теперь должны сознаться, "Хоть и стыдно это нам: Мы не знаем, где Лухуми, Нас терзает сожаленье. В лес татары отступали, Мы погнались по следам. Он пропал тогда… К тушинам В гости он уехал, видно; Видя, что Зезва изранен, Брата не покинул брат. Ничего о нем не знаем, Нам и стыдно и обидно. Потерялся наш хозяин!.." Хмуро пшавы говорят. XVII Полночь на горах уснула. Затихает лес пустынный, И луна светильник мира Скрылась между скал, вдали. Только плещется Иори Сказывает сны долине И сплетает в дивной речи Силу неба и земли. Чистый звездный свод над миром Встал, громаден и спокоен. На суку большого дуба Человек во тьме висит. Видно сердцем огорчился И с собой покончил воин… А у ног его Иори Льется, плещет, говорит: Псам отверженного бросят — Он могилы недостоин… Плачет горестно Иори И умчать волну спешит. XVIII У Схловани мать-старуха Плакала и говорила: Пусть утесистые горы Мне на голову падут! Лучше б я не знала сына, Лучше бы легла в могилу. Дни, что мне еще остались, Сердце мне стыдом прожгут. Сын, меня ты опозорил, Проклял грудь мою, Цицола! Убежал ты с поля брани И повесился потом! Лучше пал бы ты в сраженье! Иль вернулся бы веселый, И прославленный пришел бы, С ясным взглядом и лицом… Память о себе ты проклял И покинул жизнь в позоре. Я одна сижу и плачу, Горькую судьбу кляня. Шум веселья у соседей. Нет нигде ни слез, ни горя. Чашу пролили на пире… Все чуждаются меня! Преступление Цицолы До небесных звезд доходит. Всех обидел. Опозорил Матери остаток дней. Не придут друзья оплакать, Гроб дубовый не сколотят… Плачет бедная старуха, Лужей слезы перед ней. XIX Говорят, в горах, где глухо Ропщет ветру лес нагорный, Раненый лежал Лухуми, Пораженный в грудь свинцом. Там стоял утес высокий, Он зиял пещерой черной, С виду грозной и ужасной, Крытой плесенью и мхом. В той пещере жил громадный Змей чешуйчато-крылатый, С давних лет неукротимый Повелитель этих мест, И людей и диких тварей Много погубил, проклятый. Он лежал и ждал добычи, Шаря взглядами окрест. И ушли в другие земли Перепуганные звери, Ни один ловец отважный Углубляться в лес не смел. На большом дубу однажды Змей разлегся мглою серой. Он лежал, шипел сердито И на солнце спину грел. Стон коснулся слуха змея. Голову с деревьев свеся, Видит змей, борясь со смертью, Человек внизу лежит И глядит померкшим взглядом В утреннее поднебесье. По кольчуге и одежде Кровь из ран его бежит. Стало змею жаль Лухуми, И к нему подполз в упор он. Под громоздким телом змея Прошлогодний лист шуршит. Оглядел он человека Пристальным змеиным взором И задумался глубоко. В сердце зародилась жалость, Будто злобная природа Вдруг перевернулась в нем. Непонятным состраданьем Сердце змея наполнялось, Он прилег на грудь Лухуми, Лижет рану языком. Над бесчувственным героем Слезы крупные роняет, Стонет бесконечным стоном, Так что древний лес гудит. Смотрит словно за ребенком, Бережет и охраняет, Целый месяц не отходит, День и ночь над ним сидит. Сам ему еду приносит И поит водою горной, Ночью забавляет сказкой О двух братьях-сиротах. Говорят помог больному: Выйдет из пещеры черной И поставит вновь Лухуми Ногу народных горах!