Алуда едет возле скал,
Где башня высится Имеды.
Зимой грохочет здесь обвал,
Чиня бесчисленные беды;
Здесь летом пули в стену бьют,
Потоки гор бегут к жилищу
И гриф, безжалостен и лют,
Парит, высматривая пищу.
Но нерушима в сердце гор
Имеды башня вековая,
И вражьи руки до сих пор
Висят на ней, под солнцем тая.
Напрасно беспощадный змей
Подножье башни подгрызает,
Сего дня ливень бьет по ней,
А завтра солнце засияет.
Что ж делать? В схватках боевых
Немало юношей лихих
Здесь распростилось с головами.
Не раз ардотский злобный вал
Потоки крови принимал
И клокотал под берегами.
Кому вражда всего милей,
Кто сеет бедствия повсюду,
Тот должен в хижине своей
Людскую кровь собрать в запруду.
Пусть он ее из кубка пьет,
И в хлебе ест, и, словно в храме,
Хвалу святыне воз дает,
Крестясь кровавыми руками.
И пусть он, радостный жених,
Гостей на свадьбу приглашает,
Пускай за стол сажает их
И в луже крови ублажает.
И пусть постель постелет в ней,
И пусть возляжет в пей с женою,
И народит себе детей,
И наслаждается семьею.
И пусть он мертвым ляжет тут
В свою кровавую гробницу…
Коль ты убил тебя убьют,
Род не простит тебя, убийцу!
Гудит Шатиль. На кровли хат
Хевсурки высыпали роем.
Выходит с родичами брат,
Чтоб поздороваться с героем.
Узнать о новостях спешит
Народ, собравшись отовсюду.
"Хвала тебе, лихой джигит!",
Толпа приветствует Алуду.
Вот выступает пред толпой
Старик по имени Ушиша,
И говорит ему герой,
Расспросы первые услыша:
истинами чуть свет
Отправился через отроги
И, заприметив свежий след,
По краткой их нагнал дороге.
Их было двое. Одного
Сразил я быстро иноверца,
Муцал же, бог спаси его,
Имел железо вместо сердца.
— "Что мелешь? Место ли в раю
Неверной басурманской твари?"
— "Ушиша, доблесть я хвалю,
Ее не купишь на базаре!
Три раза бил в меня Муцал,
Три раза выстрелил в него я,
И третья пуля наповал
Сразила славного героя.
Но рану он заткнул травой
И в исступленья беспримерном,
Теряя силы, чуть живой,
Меня ругал он псом неверным.
Эх, лишь себя считаем мы
Людьми, достойными спасенья,
А басурманам, детям тьмы,
Пророчим адские мученья.
Всё, что твердим мы невпопад,
Сыны господни лучше знают.
Едваль всю правду говорят
Те, кто о боге вспоминают.
И понял я, что отрубить
Десницу храбрую негоже,
Убудет слава, может быть,
Но голос сердца мне дороже".
В ответ кислее диких слив
Мгновенно сделались хевсуры
И, злобу в сердце затаив,
Сказали, пасмурны и хмуры:
"Уж лучше мертвым в землю лечь,
Чем врать тебе про эти страсти!
Ну что ж, сними, пожалуй, меч,
Брось бабам вместо ткацкой снасти.
Отдай и щит им заодно,
Чтоб подбивать основу ткани;
И пистолет немудрено
Им превратить в веретено,
Коль ты покинул поле брани.
Ты убежал от кистов, пес!
Ты бабой стал! Убил Муцала,
А что ж десницу не привез?
Зачем тебя в погоню гнало?"
И повернулись все спиной
К Алуде, полные презренья,
И поднялись к себе домой,
И опустело всё селенье.
Стоит Алуда одинок,
Насмешкой злобною уколот.
Впервые нынче, видит бог,
Его корит и стар и молод.
За спину свой закинув щит,
В селенье Миндия въезжает.
Весь в медной сбруе, конь храпит,
Клинок насечкою сверкает.
За многолетнюю борьбу
Герой прикончил двадцать кистов,
И конь его, с луной на лбу,
Был, как олень, в бою неистов.
Встречает Миндию село,
Алуду лает словом бранным.
Нахмурил Миндия чело
И возразил односельчанам:
"Брехать из вас умеет всяк,
Чтобы напакостить герою.
Пусть так же быстро сгинет враг,
Как я вам истину открою.
Не посчитаю я за труд
Слетать на место поединка.
Недаром мне известна тут
Любая горная тропинка.
Обратно ждите вы, меня,
Едва закатятся Плеяды"
И тронул Миндия коня,
И вихрем прянул из ограды.
3
Стемнело. Плачет лоно вод,
Покрылся мраком небосвод.
Пора сиять вечерним звездам,
Пора росе упасть в траву
И мертвым душам наяву
Блуждать и плакать над погостом.
Вот дэвы из расселин скал
Выходят сумрачны и хмуры.
Поужинав чем бог послал,
Ко сну готовятся хевсуры.
"Алуда, съел бы хоть кусок",
Алуду молят мать с сестрою.
"Не голоден я, видит бог,
Не, знаю, что стряслось со мною.
Вчера приснилось мне, что я
На тризне был, и чье-то тело
Лежало тут же, и семья
Вокруг покойника сидела.
Готовые идти в поход,
Хевсуры плакали при входе.
Я с ними был и в свой черед
Рыдал, как принято в народе.
Уж было время выступать,
В друг призрак мертвого Муцала
Вложил мне в пальцы рукоять
Про долговатого кинжала.
Стальной кольчугою одет,
Стоял кистин со мною рядом,
И на груди был виден след,
Моим оставленный зарядом.
Сухою заткнутый травой,
Кровоточил он и дымился,
Но как скала стоял герой,
И ни единою слезой
Взор храбреца не увлажнился.
"Алуда, он проговорил,
Еще живу я против воли.
Ударь кинжалом что есть сил,
Чтоб не ходил я к людям боле.
Добей меня, чтоб я ушел
Из этой жизни безотрадной,
Чтоб были люди ваших сел
Враждою сыты беспощадной".
Я сел за стол едва дыша,
Мне оправ даться было нечем.
И кто-то дал мне не спеша
Похлебки с мясом человечьим.
И в ужасе я начал есть,
А в миске клокотала пена,
И из нее то там, то здесь
Торчали руки и колена.
"Ешь! — кто-то крикнул надо мной.
Что ты дрожишь при виде трупа?
Чтоб сытым гость ушел домой,
Прибавьте-ка Алуде супа"
И снова ел из миски я,
Давился чьими-то усами…
Измучил этот сон меня,
Весь день стоит перед глазами".
4
Порозовели гребни скал,
Туман сгустился на отроге.
Село проснулось. Засновал
Народ досужий по дороге.
Витая в небе голубом,
Взлетели грифы за добычей,
Но как ни бьют они крылом,
На небе след не виден птичий.
Кто через речку вброд спешит,
Поит коня у водопоя?
"Вернулся Миндия!" — кричит
Народ, приветствуя героя.
"О чем узнал на этот раз?" —
С расспросом лезут пустомели.
"Эх молоды вы! Кровь у вас
Еще кипит и бродит в теле.
Пока рассудок не в чести
И верховодит вами сердце,
Готовы голову снести
С любого вы единоверца.
Однако богатырский нрав
Не прихоть вам и не причуда.
Поистине Алуда прав,
Клянусь я богом, прав Алуда!
Не верите? Вот вам рука
В бою убитого кистина.
Не распускайте ж языка
Про тех, чья совесть неповинна".
И, приподнявшись на коне,
Он руку подает Алуде:
"Возьми, прибей ее к стене,
Чтоб на нее смотрели люди".
"Я сам бы мог ее отсечь,
Но мне ненадобна десница.
Не подойдет она на меч,
На щит она не пригодится.
Не выйдешь с нею на покос,
Не сделаешь крючок для сена…
Напрасно ты ее привез,
Итак в крови я по колено.
Коль в бога веруешь, молю,
Возьми обратно кисть героя,
С тех пор как он погиб в бою,
Навек лишился я покоя.
К чему, хевсуры, вам галдеть?
Зачем вам злиться на Алуду?
Сражаться буду я, но впредь
Бесчестить мертвых я не буду".
— "Нет, будешь! С дедовских времен
Десницы рубим мы кистинам!"
— "Увы, хевсуры, плох закон,
Грехом отмеченный старинным!"
5
Настали праздники. Село
Спешит к молельне благочинно.
Чтобы от сердца отлегло,
Усердно молится община.
Немало женщин и мужчин
Пришло с быком или с бараном,
Чтоб принял жертву властелин
Заступник их на поле бранном.
Кто с затуманенным челом
Подходит молча к хевисбери?
Клинок сверкает серебром,
Бычок стоит у самой двери.
"Скажи, Алуда, за кого
Приносишь жертву ты сегодня?
Спросил с порога своего
Служитель капища господня.
Наш властелин Гуданский Крест —
Велик и силен над селеньем,
И все рабы его окрест
Сильны его благоволеньем.
Хевсуров любит властелин,
Поверь, средь них не ты один
Угоден праведному небу.
Кому ж ты хочешь честь воздать?"
И, обнажив кинжал, читать
Он собирается дидэбу.
"Я эту жертву приношу
За некрещеного Мунала.
Благослови ее, прошу,
Чтоб честь героя не страдала.
Исполни, Бердия, обряд,
Бычка я, видишь, не жалею,
Чтоб не попал галгаец в аду
Подобно вору и злодею"
"Что? Ты неверного почтить
Желаешь как христианина?
Иль ты рехнулся, может быть,
Прикончив этого кистина?
Бывало, дед и прадед твой
Гордились каждою победой.
Побойся господа, герой,
Наветам дьявольским не следуй!
Как, не пойму я, сорвалось
Из уст твоих такое слово?
Впервые разве довелось
Убить тебе кистина злого?
Стыдись! Над башнею твоей
Десницы их висят от века.
Ты можешь мост через ручей
Сложить из них для человека.
Что толковать нам про быка!
Ты и козленка-сосунка
Не заколол за эти годы,
И вдруг, извольте, славословь
Тебе собачью эту кровь
Из трижды проклятой породы!
Пусть небо наземь упадет,
Пусть вся земля испепелится,
Когда, несчастный сумасброд,
За киста буду я молиться"
В испуге Бердия затих,
Затрясся в страхе у порога…
"Не отвергай меня, старик,
Коль ты взаправду веришь в бога!
Я — раб Гуданского Креста,
Хевсур я, преданный святыне,
И мы с тобою неспроста
Принадлежим к одной общине".
— "Напрасно треплешь языком,
В беспутной речи мало толку!"
Алуда вспыхнул и лицом
Мгновенно стал подобен волку.
И выхват