Ищете разве кого?..»-«То есть… нет…
Брат мой просил…» — с очень ясным испугом
Цедит сквозь зубы Петр Павлыч в ответ.
«Ежели номер у вас не утрачен,
То разыскать не особенный труд;
Впрочем, есть сроки! Тут срок обозначен;
Только расходы обратно возьмут».
Доктор, кивнув головой, удалился.
Вышел Петр Павлыч за двери; сошел
С лестницы, в заднем дворе очутился
И до Казанской дворами добрел.
Правила все прочитал! Не даются…
Сроки пропущены… Где тут сыскать?
Ноги слабеют, в коленках трясутся;
Надо скорее извозчика взять.
Если поранить себя где случится —
Тотчас кругом воспаленье пойдет;
Кровь к пораженному месту стремится…
Будто бы знает: работа тут ждет!
Надо чинить! Надо дело поправить…
Есть затаенные силы души,
Вдруг, мимо воли, идущие править,
Если наличные не хороши!
Мы приказанья тех сил исполняем —
И, точно так же, как муху во сне,
Сами не ведая как, отгоняем —
Делаем то, что прикажут оне.
Так это было и с бедным Зубковым:
Свежее чувство раскрытой вины
Быстро задвинулось более новым:
Ищет он сына виновной жены!
Точно корабль, окрылясь парусами,
Ждать неспособен и должен поплыть,
Едет Петр Павлыч, влекомый мечтами,
К митрополиту о деле просить.
К Смольному в лодочке он перебрался,
Шел к Александровской лавре пешком;
Колоколов перезвон раздавался,
Как проходил он над лаврским мостом.
Вот и кладбище в стенах отбеленных…
И из-за стен на дорогу глядит
Много столбов и крестов золоченых,
Мраморы, бронза, порфир и гранит.
Видит: монах-старичок осторожно
С паперти сходит и книги несет,
«Где мне владыку увидеть бы можно?»-
«Митрополита?.. Уехал в Синод».-
«Смею спросить, чтобы вас не обидеть,
Каждый ли день и в какой это час
Митрополита мне можно бы видеть?»-
«С просьбою, что ли? О чем там у вас?»-
«Дело большое к владыке имею…»-
«Он принимает как бог приведет».-
«Где же?» — «А вот, как пройдете аллею,
Просьбу в подъезде дежурный возьмет».
Как было сказано, так и случилось:
Раза четыре пытался Зубков
Лично представиться — не приходилось:
Занят, уехал, заснул, нездоров…
Подал дежурному и удалился!
Ox!.. Уж чего-то он не испытал?
Телом осунулся, весь изменился
За две недели, которые ждал.
Вышел — отказ! В синей рясе, воителем,
Видом такой, что скорей уходи,-
Вышел викарий к безмолвным просителям:
Он панагией играл на груди.
На панагии, блестя бирюзою,
Лик богородицы кротко сиял!..
Быстро покончил викарий с толпою…
Только Петр Павлыч один ожидал.
И подошел он к нему, улыбаясь:
«Вы ли коллежский ассесор Зубков?»
«Я-с». — «Я поистине вам удивляюсь,
Что вам тревожить молчанье гробов?
Просите вы: там писанье какое,
Некий документ был в гроб положон!
Трудное дело оно, не простое —
Надо к тому очень важный резон!»
Тут подвернулся какой-то вертлявый,
Юркий чиновник; шушукаться стал;
Взгляд его светло-зеленый, лукавый
Точно лучами Зубкова пронзал.
Точно читать порывался глубоко
В совести, в мыслях, читать наугад!
Хуже и злее вороньего ока
Был этот гадкий, убийственный взгляд!
«Да-с! Так извольте понять: не пригодно,
Митрополит приказал вам сказать,
В кладбище рыться, копать всенародно;
Да и примеров таких не сыскать.
Ну и семь лет уж, как вы схоронили;
В пятом разряде, за эти года,
Землю-то всю много раз перерыли,
Чай, и от гроба не сыщешь следа;
Да и холера к тому же, поймите…
Рыться! Зачем? Ни с того, ни с сего!
Ну, так господь с вами! С миром идите,
Пусть прах почиет, не троньте его».
Благословил он Зубкова; непрошен,
Руку свою к целованию дал…
Точно травинка, под корень подкошен,
Чуть не свалился Зубков, где стоял.
III
Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится,
Хуже гораздо его аппетит;
Ночью слоняется, днем же ложится
Навзничь в кровать и часами лежит.
После обоих тяжелых решений
И напряженья всех нравственных сил,
Быстрых, совсем непривычных хождений
Точно он крылья свои опустил!
Точно он будто о что-то расшибся!
Думал — шел в двери, а вышло — стена!
В способе, значит, в дороге ошибся…
Видно, другая дорога нужна…
Ларчик жены, как червяк, его гложет!
Должен он, должен тот ларчик достать!
Ларчик железный, и сгнить он не может;
Кой-что узнает, чтоб сына искать…
Сына найдет! Будет холить родного…
Как же за сына-то мать не простить?!
Чувство любви этой ярко и ново —
Стало в сознаньи Зубкова светить!
Звучно часы над стеною стучали;
Маятник шел… словно чьи-то шаги…
С ними и он уходил… и шагали
Разных неясных видений круги…
Люди какие-то! Головы — цифры!
Мамки! У мамок ларцы на руках!
Буквы «Ф. Ф.» разбегаются в шифры…
И Поседенский на тощих ногах!
Войско монахов… Они голубые…
И, высоко, как хоругвь несена,
Блещет алмазами звезд панагия!
Но богородица — где же она?