Поэт и персиковая косточка
Асанта, приют милосердия для душевнобольных «Одинокий парус». За два часа до рассвета.
Фирен Лиэтти едва не проспал самый важный час в своей жизни. Час триумфа над Врагом, час возмездия, час беспощадной мести. Старший брат-воспитатель лежал связанный на полу и робко мычал, пока Фирен пихал ему в рот чулок из груды грязного белья, которую монах трудолюбиво еще несколько минут назад тащил вниз, в стиральню.
- Пам-па-пам, пам-пам-пам-па-пам, - напевал молодой мужчина, надевая монашескую рясу поверх сорочки. На полу старший брат-воспитатель попытался сжаться в клубок. Ряса была широковата, зато благодаря многочисленным складкам отлично скрывала худощавую фигуру своего нового хозяина. Приютская еда мало способствовала ожирению.
За дверью послышались шаги. Фирен сгреб с постели тонкое дырявое покрывало и аккуратно накинул его на поверженного неприятеля. Вскочив на шатающуюся скамейку, он обернулся, окинул прощальным взглядом комнатушку два на два и выбитую решетку, сиротливо прижавшуюся к стене, и процитировал «Поэму о снежном человеке»:
- Останется лишь дух его
Отчаянный промеж снегов!
Предполагалось, что узкое окно должно задержать беглеца, но строгая диета пошла ему на пользу, и Фирен проскользнул наружу. Напоследок в проеме мелькнули полы рясы, босые ноги, и, наконец, пленный монах остался в полном одиночестве. Знаменитая комната Поэта лишилась своего главного экспоната.
Асанта, поместье Онеги за Северными мостами. На рассвете.
Дом еще спал, укутавшись в зябкую утреннюю дрему, когда коридоры и жилые покои содрогнулись от пронзительных трелей будильника, которые доносились из спальни леди Мэри.
- Та-дам, уже утро! - воскликнула она и бодро вскочила с постели. Пока дядюшка Сильвестр поворачивался на другой бок, досматривая свой сон в противоположном крыле здания, пока дядюшка Огюст пробирался домой узкими улочками, пряча подбитый глаз, а дядюшка Герберт устало потирал глаза, сидя за толстой книгой в кожаном переплете, Мэри успела влезть в светлые бриджи, рубашку, жилетку, надеть удобную обувь и даже собрать волосы в аккуратную косу. Закончив приготовления, девушка быстрым шагом вышла из комнаты, спустилась по лестнице, проследовала длинным коридором до черного входа и покинула дом, направляясь в сад. Так уж вышло, что единственная особа женского пола в семье Онеги была ярым приверженцем здорового образа жизни.
Спустя полчаса непрерывного бега Мэри решила немного передохнуть. До осеннего королевского марафона оставалось чуть больше недели, и леди не хотела довести себя до изнеможения раньше времени. Совершив небольшой пеший променад по парку, она закончила свою утреннюю тренировку у большого раскидистого дуба, под которым расторопные слуги успели поставить изящный кованый столик и подать завтрак, который требовала для себя по утрам леди Онеги.
Однако в этот раз что-то пошло не так.
- Хм, я же просила принести к овсяной каше больше фруктов, - нахмурилась Мэри, придирчиво разглядывая слегка потрепанный натюрморт. - И где мой тыквенный сок?
Словно в ответ на ее негодование сверху на стол прилетела косточка от персика. Мэри подняла голову. На большой ветке в окружении зеленых листьев, свесив голые ноги, сидел некто, завернутый в серую мешковину.
- А мясного пирога у вас не найдется? - уточнил этот некто, облизывая пальцы. - И еще бы парочку персиков. Хотя лучше десяток. С собой.
От такой наглости другая бы онемела на месте, но только не леди Мэри.
- Кто вы такой? - возмущенно спросила она, вставая из-за стола. Разговаривать с незнакомцем снизу вверх было ужасно неудобно. - Кто вас пустил в наш сад?
- О, миледи, буду рад представиться - Фирен Лиэтти, - учтиво ответил чужак, однако эта учтивость никак не вязалась с совершенно беспардонными босыми ногами, которые свесились на уровень носа девушки.
- И как вы здесь оказались? - гневно спросила Мэри, едва удерживаясь от неприличного желания стащить этого господина Лиэтти на землю и приложить на всякий случай серебряным половником.
Видимо, Лиэтти что-то понял по ее взгляду, потому что подобрал ноги повыше и спешно пояснил:
- Видите ли, этот дом не так давно принадлежал именно мне, и я подумать не мог, что мои добрые родственники так быстро его продадут. Нет, ну каковы жулики!
Не успела Мэри вставить хотя бы слово, как Фирен горестно процитировал:
- Ужели памятные стены
Окрасил темный яд измены!
- Так, я сейчас позову нашего дворецкого, - пригрозила леди Онеги, которая к стыду всей ее родни была абсолютно равнодушна к поэтической лирике.
- Не надо дворецкого, - сразу сказал Фирен, занимая стратегическую позицию за особенно пышной веткой. - Давайте лучше договоримся.