Она почти сливалась с атласным белым покрывалом, расстеленном небрежно на резном паркете. Среди девиц слегка полураздетых. И все блондинки, как на подбор. Все в белом нижнем платье, белоснежных чулках и кружевах и в белых лакированных туфлях. Вакханалия? Да нет. Однако, если честно, засмотрелся... изяществом милейшего, скажу вам, беспорядка. И, осушив бокал вина, подумал - с чего бы это я, действительно, пристал... ну как репей к овечьей шкуре? Жена моя прекрасна, лежит расслабленна, тиха, невинны томны очи устало смотрят на меня. И рот ее полуоткрыт, манит пурпуром губ и чувственных и пухлых...
- Хочу тебя поцеловать.
- Не вижу, что тебе мешает?
- Да сам не знаю - как-то непривычно...
Она слега вздохнула. А я присел на пол и, расстегнув пиджак, прислушивался к запахам, дыханьям и гулкой тишине. Ночь близилась к заре рассветной. И свечи гасли, догорая.
- Как странно слышать дыхание твоей подруги, и каблучок ее у изголовья, - начал я.
- Как странно видеть тебя робким, - продолжила она, коснувшись пальцем шеи, а затем груди.
- Как странно, что вы все похожи...
- И что же? Представь, что это зеркала, - и губки ее, как створки устрицы, вновь приоткрылись.
- Мне кажется, ты неосторожна...
- В чем? - и взор жены доселе томный и спокойный стал удивленным.
- В желаниях, любовь моя.
- В былых или...
- Или.
- А мне смешна твоя натянутая осторожность. Тебе тут некомфортно, езжай домой. Никто ж не держит...
Возможно оттого, что сидел я подле, слегка касаясь тела, терял я нить не только ощущений, но и мыслей. Утратил я былую осторожность, как девственность, и вот... Ласкал ее открыто в сонной зале, среди покоящихся на полу девиц. Ласкал, жена мне отвечала. Мгновение, еще, еще... и мы слились. И в тот момент, когда она уже кричала и стонала, я краем уха, глаза уловил движенье. Подруги, просыпаясь, наблюдали нас. И я шепнул: "Нас видят", жена ответила: "И что же?" "Как? Тебя нисколько это не смущает?" "Меня, друг мой, нет, не смущает". Я остановился, почувствовав, что дыханье перехватило и пересохло в горле.
- Воды? - услышал позади уж слишком нежный голос. Обернулся, лежа на жене, передо мной стояла, так скажем, в ночной сорочке, прелестная девица. Курчавая, как и жена, блондинка. Глаза большие, голубые. В руках хрустальный фужер с водой, надеюсь.
- Да, в горле пересохло, - ответил, сам себе не веря. Девица поставила фужер на пол и села к нам спиной, опершись на руки и голову назад откинув. Выпив воды, я лег рядом, пытаясь, глядя в потолок, привести себя в порядок. Но вскоре... заслышал легкое движенье в зале. И вот уж девушки меня ласкали, раздевали. И я решил, что мир сошел с ума. И я одним из первых. Целый день, который собирался провести в тиши на даче, я был средь этих женщин. И каждая из них казалась мне зеркальной копией жены.
Таким вот образом, далекий от разврата, примерный муж, молодой ученый и сын ученых, воспитанный, быть может, в вольнодумной среде, и все же строго... таким вот образом я... вкусил и был отравлен ядом утонченного разврата.
Вечеринка стала столь привычной и неотъемлемым досугом в жизни, что я и не заметил, как пришел тот день, когда гарем отпраздновал свое трехлетье...
6, 10 декабря 2012
Ты пришла...
Ты стояла на сквозняке (сквозняке). Средь питерских домов (дворов-колодцев, бесконечных арок). В пурпуре шелка коротенького платья (о, нет!), твои ножки прямые, стройные... (зачем?!) одеваясь, облекла их в черные чулочки? Я вижу сквозь пурпур платья ажурные резинки. Сатиновая лента (предмет гимнастки) такая же пурпурная, как платье, летала и кружилась пред тобой. А ведь... то взгляд мой и слова кружат в экстазе (слышишь? видишь?) яркий, ловкий язычок...
Ненаглядная моя, отчего глаза опустила, головку наклоня? И волосы, что змеи, вьются, взмывая вверх, как у Медузы, но не горгоны (не горгоны!). Сама, моя принцесса, ты робка, чиста и схожа с агнцем на закланье (на закланье?). Пришла ко мне, любовь моя, на первое, на первое свиданье. Ты шла по кромке льда, вослед тебе замерзший снег растекся лужей. Так жарки, горячи твои следы, что поцелуи, поцелуи...
О девочка моя, о хрупкое и нежное созданье. Плод, явь моей болезненной мечты, тебя я огражу от прихоти невольной. И руку дам на отсеченье, чтоб только сохранить твою печальность. Печальность светлую, не знающую хитрость и обман (подруг, мужчин), богиня (и Божена) пришла... да... ты пришла.
17 мая 2013
древо счастья
"Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них" (Матф. 6, ст. 26, 28-29).
как не плакать мне? как не убиваться? коли древо счастья полным-полно даров - скворечниками, как хатками, усеян ствол широкий, полосатый. Некуда мне домик свой для скворушки пристроить, привязати. Руки-рученьки, ноги-ноженьки баб, деток да мужиков, что поспели раньше меня, позаботились о счастье своем. А я с ночи шла, хоть и загодя. Да опоздала - нет счастья мне. В руках держу домик для птичек небесных, кто поселится в нем? В руках опущенных держу, ни жива ни мертва стою.
ветер по траве бежит, мне на ушко говорит: не кручинься, дева, али Бога нет? скворечника Его нерукотворного в сердечке своем не знаешь, оттого без причины страдаешь. Разве не крестили тебя мать с отцом? Разве "Отче наш" не поешь пред образом? Куда ж смотрят твои глаза? Долу, а надобно в небеса... Иди с миром, ветерок говорит, по дорожке да на хутор, где хатка стоит. Не пройдет и месяца, два, как повстречаешь ты добра молодца. Во церкви, во святой повенчаетесь, так что иди, дева, грех отчаиваться.
вняла я вольну ветру! ой, вняла! не стою я боле свечою погасшей подле чудо-ствола...
21 мая 2013
Няня
- Не спится... няня.
- Вижу, не слепа.
- Не хмурься.
- А что ж мне улыбаться? Пади, продрогла. В сорочке белой уж с пяти утра полулежишь в тени деревьев на скамейке. И хоть бы встала и прошлась, так нет - сидит, склонив главу, о чем-то говоря неслышно. Не жар ли у тебя?
- Ах, если б жар - унынье.
- Унынье - не любовь, не грезы девичьи. А что так?
- Не вижу смысла в жизни.
- Ах, боже мой. Окстись. Окстись.
- Что толку, часовня в двух шагах...
- Ах, боже мой. И вправду бес уныния прилип, - репей проклятый. Ах, милая моя, тебе ли унывать? Все бог с рожденья дал: род знатный, красоту, богатство! Не жизнь, а рай. А родилась бы бедною крестьянкой, тогда... чтоб в жизни ты познала? Вот! Правильно! Испуг в глазах - эмоция иная. Да и сама я который год за радость чту, что батюшке и матушке твоим служу всем сердцем, горюшка не зная. Где в наше время дворянин заботится о добром житии крестьян и слуг? Уж нынче мало... Солнышко мое, вернешься ты в опочивальню, прочтешь какой-нибудь роман, поспишь немного до обеда, встанешь, и жизнь покажется совсем другой: и день хорош, и солнце ярко, и речка змейкою по-прежнему бежит, да только теплая вода, неплохо б искупаться. И ой, стара я, ой стара - не мне во словеса пускаться. Ну как ты? А дитятко уж спит. И слава богу. Надо ж было статься, ей поутру гулять?