Вверху
у края
сверкнуло солнце,
как грань брильянта,
жужжа,
сверкая
бурлящей массой
слепящих ядер.
Стена
стояла
раскрытой кассой,
и в ней —
миллиарды!
Нашел!
Конечно!
Вот этот про́гиб…
Здесь —
цель конечная
моей дороги.
Сны были в руку,
сбылись виденья,
не зря —
паденье!
Мелькнув шутихой,
грань
откололась,
ощупать можно!
И тут же
тихий
сигнальный голос:
«Не в этом выход,
оставь,
все ложно…
В снах —
нет значенья!»
Но
излученье
все нарастало.
Как разноцветно,
как ярко стало!
Как ленты спектра
горят на призмах!
Какой?
Который
здесь — чистый торий?
Актиний?
Литий?
Вернейший признак
моих открытий —
стена сияла!
На мелком щебне,
как злой волшебник,
стена стояла,
прижав к сверкающей груди
осколки…
А ведь страна еще
не знает,
сколько
чудес тут скрыто!
Вот что открыто!
Теперь отвергли б мы
нефть,
уголь,
ветер!
Ведь тут энергии
на сто столетий!
Всем людям будущего
запас богатства!
Но как
добудешь его,
как вверх добраться?
Нельзя,
нельзя ж его
оставить в нетях,
в теснинах этих
зарывшись заживо!
Как вьются жилы
наследства
щедрого
в отвесных скалах!
О, если б
четверо
сложили б силы
и путь искали,
и я,
и рядом,
вожак отряда,
и тот,
с вечерним
зрачков свеченьем,
и тот,
кому я
в беде признаться
мог напрямую, —
нам —
только взяться б —
по плитам каплющим
к подарку яркому
друг другу на плечи
и руку на руку!
Мы б
в этой гибели
ступеньки б вырубили,
мы проложили бы
путь
сквозь породу
и положили бы
на стол
народу
клад,
что нашли мы, —
неисчислимый…
Но — под громадою
жил
и извилин
один — я падаю,
один — бессилен!
О мир товарищей,
как ты далек!
Где остывающий
мой огонек!
Там, в человечестве,
пропасть
нельзя,
кивни — засветятся
вокруг
глаза.
Здесь —
одиночество,
ни слов, ни глаз,
И огонечек твой
почти
погас…
8
Исчезло
сна
кино цветное.
Опять тесна
щель
надо мною.
Лишь серый цвет,
цвет
однотонный,
принес рассвет
в расщеп бездонный.
Но,
как с клише
неясный оттиск,
от сна
в душе
остался отблеск —
мысль о моих
друзьях забытых,
там,
в снеговых буграх, зарытых.