И вам,
отроги,
и вам, просторы,
и вам,
дороги,
и вам, шоферы,
и вам,
пушины,
что нежно собраны
в тюки богатства.
И вам,
вершины,
делам подобные,
словно масштабы,
куда мечта бы
могла
взобраться!
Спасибо
поиску
всего, что снится,
спасибо
поезду
и проводнице,
и отворяющим
все двери
Родины
в пути озябшим,
и вам,
товарищи,
чьи руки поданы
рукам ослабшим.
Спасибо
сварщику
за эти вспышки
с каркасной вышки.
И метростроевке
за метр
прохода
сырой породой.
Друзьям
без имени,
что и на улице
дадут нам руки,
и вам,
любимые,
что так волнуются
за нас
в разлуке.
Спасибо
мастеру,
который нежно
врачует часики,
и двум влюбленным,
стоящим немо.
И вам,
участники
моей поэмы,
за человечную
тревогу встречную
в буране снежном,
за жизнь
без фальши,
в борьбе суровой,
за шаг ваш каждый
вперед
и дальше,
в даль бесконечную,
за вашу жажду
вершины новой!
НА БЫЛИННЫХ ХОЛМАХ (1966–1970)
ТУМАН В ОБСЕРВАТОРИИ
Весь день по Крыму валит пар
от Херсонеса
до Тамани.
Закрыт забралом полушар —
обсерватория в тумане.
Как грустно!
Телескоп ослеп,
на куполе капе́ль сырая;
он погружен в туман, как склеп
невольниц,
звезд Бахчисарая.
В коронографе,
на холме,
еще вчера я видел солнце,
жар хромосферы,
в бахроме,
в живых и ярких заусенцах.
Сегодня все задул туман,
и вспоминаю прошлый день я
как странный зрительный обман,
мираж в пустыне сновиденья.
Туман,
а за туманом ночь,
где звезды
страшно одиноки.
Ничем не может им помочь
их собеседник одноокий.
Темно.
Не в силах он открыть
свой глаз шестнадцатидюймовый.
Созвездьям некому открыть
весть о судьбе звезды сверхновой.
Луну я видел
с той горы
в колодце
чистого стекольца:
лежали как в конце игры
по ней разбросанные кольца.
Исчезли горы и луна,
как фильм на гаснущем экране,
и мутно высится
одна
обсерватория в тумане.
Я к башням подходил не раз,
к их кругосветным поворотам.
Теперь —
молекулярный газ,
смесь кислорода с водородом,
во все проник,
везде завяз,
живого места не осталось.
Туман вскарабкался на нас,
как Крабовидная туманность.
Вчера,
когда закат погас,
я с поднадзорным мирозданьем
беседу вел
с глазу на глаз,
сферическим укрытый зданьем.
Я чувствовал объем планет,
и в Мегамир сквозь светофильтры
мы двигались,
как следопыты.
И вдруг — меня на свете нет…