От побережья далеко
опять нашли его дельфины —
опять взмывали на трамплины
гимнасты в угольных трико.
А среди тварей скоростных
сидел гребец в открытой лодке,
в расстегнутой косоворотке.
Он, видно, не чужой для них.
Но если б чей-нибудь бинокль
на лодку дальнюю навелся, —
там только сложенные весла
и человек — он одинок…
Но это зрительный обман!
Нет, круг друзей его не бросил.
Он весел и плывет без весел
от Ланжерона на Лиман.
Они несут его ладью,
как свита, черными боками,
а удивленные бакланы
кричат, снижаясь на лету.
И словно звеньями родства
они с гребцом соединились —
так радовались, так резвились
чужие людям существа.
Он перегнулся за корму
и пересвисту их внимает.
Он эти звуки понимает?
Или так кажется ему?..
— Мы дельфины,
мы не люди,
мы не рыбы,
но понадобиться людям
мы могли бы.
Где проливы,
где коралловые рифы,
мы показывать дорогу
помогли бы.
Мы на праздниках
морские циркачи,
с вами будем
перебрасывать мячи;
наши сборные команды
отстоят
вашу честь
на торжествах Олимпиад.
Мы вас тройками
по морю понесем
каруселью
и гигантским колесом
и на спинах,
свои легкие раздув,
повезем
из Севастополя в Гурзуф,
и разведаем
неведомое дно,
где немало Атлантид
погребено.
Если ты нас понимаешь, —
поутру
поплывем-ка вместе
к Дону и Днепру,
и на дельтах
разливающихся рек —
к человечеству
верни нас,
человек!
И о людях
как о ближних говоря,
мы отправимся
в открытые моря,
будем рыла поворачивать
назад —
в вашу сторону,
откуда не грозят,
где нас ищет
не стрела,
не острога,
а поэта
человечная строка!
Тьупв, тьупв,
еромв, яатс!
(В путь, в путь
в море, стая!)
Йомрок аз
тхя и нухш.
(За кормой
яхт и шхун.)
Унеп титрев
тнив, тнив.
(Пену вертит
винт, винт.)
К людям, к людям —
мы их любим,
к ним, к ним!
ПРИЗНАНИЯ (1969–1972)
«Я ищу прозрачности…»
Я ищу прозрачности,
а не призрачности,
я ищу признательности,
а не признанности.
БЕССТРАШЬЕ
Бессмертья нет —
и пусть!
На кой оно — «бессмертье»?
Короткий
жизни спуск
с задачей соразмерьте.
Призна́ем,
поумнев:
ветшает и железо!
Бесстрашье —
вот что мне
потребно до зареза.
Из всех известных чувств
сегодня,
ставши старше,
я главного хочу:
полнейшего
бесстрашья —
перед пустой доской
неведомого
завтра,
перед слепой тоской
внезапного
инфаркта;