Выбрать главу
Им казалось —                       все лица грязны, и на мрачные                      их низколобья чистый снег                      молодой белизны опускал               мутно-черные хлопья.
У других —                 эти стекла могли все показывать                       в розовом свете. Даже окон подвальных                                           углы красовались,                     как розы в расцвете.
Их носивший                          был всем умилен, как немедленно                          после получки. Ящик с мусором                            и утилем превращался                          в «Привет из Алушты».
Некто шел                    и на каждом из лиц останавливал                       строгое зренье: вроде камеры                        сдвоенных линз он носил                два стекла подозренья.
А другой —                на тревожных глазах, чтоб никто                     не заглядывал в душу, — в два овала                 оправленный страх перед каждым                        навстречу идущим.
Шел один,                    никакой не злодей, и очки не казались                                  зловещи, но он ими не видел                              людей, — только вещи,                      витринные вещи!
Я потрогал свои —                             и нашел вместо яблок                     в орбитах скользящих нечто вроде                       оптических шор, искажающий зрение                                 ящик.
Я же знаю,                   что вижу и лгу сам себе                и что все непохоже! А вот шоры                    сорвать не могу, — так срослись               с моей собственной кожей.
О, товарищи,                       люди,                                   друзья, поскорей               свои очи протрите, отворите,                 разденьте глаза и без стекол                   на мир посмотрите!
Этот мир                    не лишен красоты, иллюзорны испуг                               и угрозы, — может быть,                        мы добры и просты, и под стеклами                       теплятся слезы?!

ШЕСТАЯ ЗАПОВЕДЬ

В ночь,                         бессонницей обезглавленную, перед казнью                         моей любви я к тебе простираю                                   главную заповедь:                   «Не убий!»
Не убий                ни словом,                               ни взглядом! Ни вдали,                    ни когда мы рядом.
Беатриче,                        Лаура,                                     Лючия, — адом Данте                     и всем, что мучило, и дуэлью                     среди снегов, и шинелью,                  снятой с него секундантами                           на опушке, на могиле, —                           Наталия Пушкина, заклинаю,               ступни обвив: не убий,                   не убий любви!
Ни открыто,                      ни мысленно не убий! Ни безжалостию,                          ни милостыней не убий!
Лаура моя,                     дорогая моя, целуемая                  и ругаемая, но под солнцем и звездами                                              лучшая, Беатриче,               Наталия,                               Лючия, милосердная                         и жестокая, аще столько я претерпел                   в сей День седьмый, умоляю тя:                       не убий!