Браунинг соединил лирику с драмой; его излюбленная форма — это «драматический монолог», совмещающий в себе драматизм действия, сложную гамму чувств и философские размышления. Своих персонажей, ярких, незаурядных личностей, он находит во временах Средневековья и Возрождения и живописует в момент кризиса — когда человек высказывает самые сокровенные мысли, являет свою истинную природу. Две строчки из его пьесы «Пиппа проходит» стали классическим выражением доверия и любви к миру: «God’s in His heaven — All’s right with the world!» («Бог в небесах — лад на земле!»).
Чувственное отношение к красоте сближает Браунинга с прерафаэлитами, хотя многое в творчестве прерафаэлитов Браунингу оставалось чуждо.
Умер в Венеции; похоронен в Уголке поэтов в Вестминстерском аббатстве; его могила непосредственно примыкает к могиле А. Теннисона. В списке из 57 имен «Бессмертных», составленном У. Х. Хантом («не существует иного Бессмертия, нежели то, что сосредоточено в этих именах»), значится и имя Роберта Браунинга — отмеченное двумя звездочками.
What, he on whom our voices unanimously ran,
Made Pope at our last Conclave? Full low his life began:
His father earned the daily bread as just a fisherman.
So much the more his boy minds book, gives proof of mother-wit,
Becomes first Deacon, and the Priest, then Bishop: see him sit
No less than Cardinal ere long, while no one cries ‘Unfit!’
But someone smirks, some other smiles, jogs elbow and nods head:
Each winks at each:ʽʼI-faith, a rise! Saint Peter’s net, instead
Of sword and keys, is come in vogue!’ You think he blushes red?
Not he, of humble holy heart! ‘Unworthy me!’ he sighs:
‘From fisher’s drudge to Church’s prince — it is indeed a rise:
So, here’s my way to keep the fact forever in my eyes!’
And straightway in his palace-hall, where commonly is set
Some coat-of-arms, some portraiture ancestral, lo, we met
His mean estate’s remainder in his fisher-father’s net!
Which step conciliates all and some, stops cavil in a trice:
‘The humble holy heart that holds of new-born pride no spice!
He’s just the saint to choose for Pope!’ Each adds, ʽʼTis my advice.’
So, Pope he was: and when we flocked — its sacred slipper on —
To kiss his foot, we lifted eyes, alack, the thing was gone —
That guarantee of lowlihead, — eclipsed that star which shone!
Each eyed his fellow, one and all kept silence. I cried ‘Pish!
I’ll make me spokesman for the rest, express the common wish.
Why, Father, is the net removed?’ ‘Son, it hath caught the fish.’
Конклав решил. И супротив не поднялась рука.
Кто он таков? Он был рожден в хибаре бедняка,
Был скуден хлеб его отца — простого рыбака.
Но бойкий сын премудрость книг и жизни постигал.
Он начал с дьякона свой путь, а вышел — кардинал,
И недостойным здесь его никто не называл.
Но кто-то — хмык, но кто-то — фырк, но кто-то рад пропеть:
«Вот это взлет! Клянусь, опять в чести Петрова сеть —
Взамен меча, взамен ключей!» Но не ему краснеть.
Нет, не ему, святой душе! А ноша нелегка:
«Могу взойти я на Престол — из лодки рыбака,
И пусть свидетельство тому пребудет на века».
И вот в прихожей на стене, где испокон висят
Портреты предков, щит с гербом и связка ржавых лат,
Повесил он рыбачью сеть — мол, оглянись назад!
И этот шаг — к сердцам других — хулу остановил.
«Достиг заоблачных высот, но скромен, прост и мил.
Он свят!» — и каждый добавлял: «А что я говорил!»
И вот он — Папа; мы несем от всей души привет,
Готовы пасть к его ногам, глядим — а сети нет!
Пропал смирения залог — погас небесный свет!
Стоим, безмолвие храня, и не находим слов,
Но, выражая общий глас, я вопросить готов:
«Зачем ты, отче, спрятал сеть?» — «Так ведь закончен лов!»
Перевод В. Сергеевой
I
The grey sea and the long black land;
And the yellow half-moon large and low;
And the startled little waves that leap
In fiery ringlets from their sleep,
As I gain the cove with pushing prow,
And quench its speed i’ the slushy sand.
II
Then a mile of warm sea-scented beach;
Three fields to cross till a farm appears;
A tap at the pane, the quick sharp scratch
And blue spurt of a lighted match,
And a voice less loud, thro’ its joys and fears,
Than the two hearts beating each to each!
I
Земля чернеет на краю,
Над серым морем — желтый блик;
И врассыпную кудри волн,
Когда их сон нарушил чёлн
И в бухту влажную проник,
И скорость погасил свою.