Здесь хотя и не особенно убедителен термин "внешняя художественная форма" и образ "кожа на теле", но очень убедителен отрицаемый подход к "мысли" и "стиху" как к руке и перчатке 5.
Философская и политическая мысль должны быть здесь осознаны как темы, и, конечно, функция их в лирике совсем иная, нежели в прозе. Вот почему, хотя и несомненно, что они являлись значащим элементом в поэзии Тютчева, вовсе не несомненен характер этого значения, а стало быть, и незаконно отвлекать их изучение от общего литературного, стало быть, необходимо учитывать их функциональную роль. Нет темы вне стиха, так же как нет образа вне лексики. Наивный же подход к стиху как к перчатке, а к мысли - как к руке, при котором упускалась из виду функция того и другого в лирике как особом виде искусства, привели в изучении Тютчева к тупику мистических "тайн" и "чудесных вымыслов". То же направление изучения привело к не совсем ликвидированной и теперь легенде об историческом "одиночестве" Тютчева.
На смену "тайнам" должен встать вопрос о лирике Тютчева как явлении литературном. И первый этап его - восстановление исторической перспективы 6.
2
Историческая перспектива оказывается в отношении Тютчева изломанной, неровной. Особый характер литературной деятельности - перерывы в печатании; глубокие и длительные перерывы интереса к нему, "забвения" и толчками идущие "воскрешения". И здесь нельзя, конечно, объяснять всего "непониманием" публики; ведь даже Достоевский писал Майкову в 1856 г.: "Скажу вам по секрету, по большому секрету: Тютчев очень замечателен; но... и т. д. <...> Впрочем, многие из его стихов превосходны" *. И, конечно, эти "но" и "впрочем" имели свой смысл у современников, но понять его можно, только установив характерные черты тютчевской лирики.
* Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений, т. 1. Биография, письма и заметки из записной книжки. СПб., 1883, стр. 87.
В первой половине XIX века грандиозная и жестокая борьба за формы, шедшая в XVIII веке, сменяется более медленной выработкой их и разложением, идущими часто ощупью 7.
Но жанр в такие периоды смены не лежит наготове - его следует впервые создать - начинается мучительный период его нащупывания. Жанр рождается тогда, когда найдено нужное слияние диалектически вырисовавшегося направления поэтического слова с темой, нужное ее "развертыванье". И тогда как для современников тема художественно действенна всегда по соотношению к тому направлению слова, которое она скрепляет, для позднейших поколений своеобразие этого соотношения исчезает, тема и стиль ощущаются розно, т. е. исчезает ощущение жанра.
3
Начало литературной деятельности Тютчева и представляет собою искание лирического жанра. При этом характерно, что Тютчев в 20-х годах обходит главенствующее течение и, как Жуковский за двадцать лет до него, обращается к монументальным дидактическим формам, имеющим к тому времени архаистический характер как жанры.
Он пишет "Уранию", на которой отразились поэма Тидге того же названия * и стихотворение Мерзлякова 8, пространное "Послание Горация к Меценату" 9. Здесь Тютчев - архаист и по стилистическим особенностям и по языку.
Этот источник жанра был характерен для ученика Раича 10. Раич любопытная фигура в тогдашнем лирическом разброде **. Он стремится к выработке особого поэтического языка: объединению ломоносовского стиля с итальянской эвфонией ***, он "усовершенствует слог своих учеников вводом латинских грамматических форм" ****. И эти принципы его теории не должны быть забыты при анализе приемов Тютчева. Требование особой "гармонии" (в этом слове часто скрывается определение ритмо-синтаксического строя), особые метрические искания, основанные на изучении итальянской поэзии, способствуют возникновению названия особой "итальянской школы" - Раич, Туманский, Ознобишин *****. И когда Ив. Киреевский относит Тютчева к другой "германской", - орган Раича возмущенно спрашивает: "Тютчев <...> принадлежит к германской школе. Не потому ли, что он живет в Минхене?" ****** И, конечно, приемы Тютчева выработались в этой "итальянской школе". Достаточно сравнить стихотворение Раича "Вечер в Одессе", написанное в 1823 г. и напечатанное в "Северной лире" на 1827 год, чтобы сразу убедиться в том, что тютчевские приемы были результатом долгих литературных изучений.
* С поэмой Тидге сходны не только образы, но и метрическая конструкция стихотворения - смена различных метров, причем характерным метром Тидге, употребленным и у Тютчева, является пятистопный хорей.
** В кружок Раича, бывший как бы тем же кружком любомудров в литературном аспекте, входили: В. Одоевский, Погодин, Ознобишин, А. Муравьев, Путята и др.
*** "Воклюзский лебедь пел, и дети Юга, нежные, чувствительные италианцы, каждый звук его ловили жадным слухом; но лебедь Двины пел - для детей Севера, холодных, нечувствительных - к прелестям гармонии" (Раич. Петрарка и Ломоносов. - "Северная лира", 1827, стр. 70).
**** А. Н. Муравьев. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, стр. 5. Поразительный пример латинского синтаксиса у Тютчева:
И осененный опочил
Хоругвью горести народной 11.
Ср. также:
Лишь высших гор до половины
Туманы покрывают скат 12.
По всей вероятности, отсюда же пропуск местоименного подлежащего:
Стояла молча предо мною 13.
***** См. ст. И. В. Киреевского в "Деннице" на 1830 г. 14
****** "Галатея", 1830, № 6, стр. 331.
Вечер в Одессе
На море легкий лег туман,
Повеяла прохлада с брега
Очарованье южных стран,
И дышит сладострастна нега.
Подумаешь - там каждый раз
Как Геспер в небе засияет.
Киприда из шелковых влас
Жемчужну пену выживает.
И, улыбаяся, она
Любовью огненною пышет,
И вся окрестная страна
Божественною негой дышит.
Здесь, в этом стихотворении Раича, уже предсказана трехчастная краткость многих тютчевских пьес и разрешение двух строф в третьей, представляющей определенную ритмико-синтаксическую конструкцию 15.
Ср. с последней строфой у Раича тютчевскую строфу:
И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет,
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф покойно дремлет.
Здесь совпадает и излюбленная стилистическая особенность Тютчева: "Подумаешь -" ср.: "Ты скажешь: ветреная Геба", "Ты скажешь: ангельская лира" 16; совпадают и обычные для Тютчева лексически-изысканные имена: Геспер, Киприда.
Но для Раича были характерны и другие искания - искания жанра. И здесь любопытны его отношения к дидактической поэзии - той, с которой начинает Тютчев. Дидактическая (или, как называет ее Раич, догматическая) поэма неприемлема для него своей обширностью. "Есть предметы, которые своею обширностию с первого взгляда кажутся самыми благоприятными для писателя; но обладающий истинным талантом никогда не обольстится сею мнимою выгодою: сфера предмета слишком пространная, или не может быть рассматриваема с постоянной точки зрения, или требует великого усилия и утомляет самые легкие крыла гения" *.
* "Вестник Европы", 1822, № 7, стр. 199. "Рассуждение о дидактической поэзии" Раича 17.
Но вместе с тем его привлекает "мифология древних", дававшая пищу догматической поэме (мы обречены на "искание бесчисленных оттенков - им стоило только олицетворить его - и читатель видел пред собой дышащие образы - "spirantia signa"), его привлекает сходство дидактика с оратором: "подобно оратору, поражающему противника доводами, всегда постепенными, дидактик от начал простых, обыкновенных, переходит к исследованиям сложным, утонченным, почерпнутым из глубоких наблюдений, и нечувствительно возвышает до них читателя. Так ветер, касаясь Еоловой арфы, начинает прелюдиею, которая, кажется, мало обещает слуху; но, усиливая дыхание, он вливает в нее душу и по временам извлекает из струны ее красноречивую мелодию, потрясающую весь состав нашего сердца".
И Раич надеется, что "догматическая" поэзия испытает новый расцвет: "если бы явился ее преобразователь и дал ей другую форму, другой ход, тогда, вероятно, она явилась бы в новом блеске и величии, достойном поэзии". Ссылка на философские, "догматические" поэмы в прозе Платона указывает еще яснее, что дело идет о философской лирике. Если вспомнить, что к этому времени относится начальная работа ряда философов-поэтов: Шевырева, Хомякова, Тютчева, Веневитинова, - то статья получает конкретный характер.