НОВАЯ БЕДА
Так кончив дело об окладе,
Обласканный министром, к дяде
Правдин поехал на обед,
Не думая нимало,
Какое новое его там горе ждало.
У всех почти людей при виде бед,
Которых сами не боятся,
Во глубине души охота есть смеяться,
А между тем у них премрачное лицо.
Всё это испытал квартальный над собою,
Когда Андрей Ильич, простясь с детьми, с женою,
У дома своего, без чувства, на крыльцо
Упал. Вокруг него квартальный суетился,
Ругая непроворных слуг.
«Меня ведут в тюрьму, мой друг! —
Сказал Андрей Ильич, с слезами обнимая
Племянника. — Всех участь ждет такая
Бесстыдина порук.
Я при займе его однажды поручился.
Ты знаешь, как он жил. Он вовсе разорился.
Сто тысяч за него я должен заплатить!..
Недолго мне осталось жить!
Что будет с дочерьми и с бедною женою!
Поди, Модест, как можешь, утешай:
Они в отчаяньи. Поди скорей! Прощай».
С растерзанной душою
Правдин глядел вослед ему,
И в сердце положил: я за него в тюрьму!
ПОСЛЕДНИЕ СРЕДСТВА
Правдин весь день и часто ночь трудился,
Всё продал, что имел, в аренду отдал дом
И к дяде на жилой чердак переселился.
Чердак тот сходен был с известным огурцом,
Который в Риме рос. За нужду можно было
В него двоим, согнувшись, влезть,
И то ни стать, ни сесть[205].
Однообразно и уныло
Шел день за днем в семье Андрея Ильича.
В тюрьме свидания несчастных утешали.
Соседки Правдина давно уж примечали,
Что в верхней комнате всю ночь горит свеча,
И в чернокнижники Модеста записали.
Но несмотря на то, что часто черный змей,
Когда светало,
Таскал к нему мешки серебряных рублей,
На выкуп старика всё суммы не ставало.
В типографических станках
Опять готовился прекрасный альманах.
Программа нового журнала
Пред новым годом вышла в свет.
Груздь был любимейший прозаик и поэт,
Посыпались на Груздь подписчики сначала,
Как на Данаю дождь. Но, к довершенью бед,
Вдруг занемог и слег в постель издатель.
Помог в такой беде приятель:
Резнов издание журнала поддержал;
И долго слух с тех пор по городу носился,
Что Груздь забыл писать, что Груздь ума лишился.
И Правдина журнал упал.
Волнуемый толпой печальных дум,
Он стал задумчив и угрюм;
Его приметно силы
Слабели с каждым днем;
Он быстро шел к дверям могилы,—
Был сходен с брошенным проезжими огнем,
Который пламенел в бореньи с зимней вьюгой.
Тогда лишь услаждал он горечь бытия,
Когда летел мечтой в волшебные края,
Где жизни спутницей и нежною подругой
Он милую свою Надежду называл.
Какую в сердце жизнь вливал
Ее прелестный взор, исполненный участья!
Тогда все горести, несчастья,
Весь мир счастливец забывал.
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
Настала наконец суббота роковая.
Правдин, жестокую борьбу в душе скрывая,
Измучен ею, утомлен,
На жертву тайную и тяжкую решился.
Мысль, что старик Правдин в тюрьме еще томился,
Преодолела всё. К Надежде пишет он.
Холодный пот с лица его катился.
«Решась писать к вам в первый раз,
Уверен я, что тем не оскорблю вас:
Я принужден к тому, я должен изъясниться.
Не стану тратить слов, —
Для счастья вашего я жизнь отдать готов!
И с вами должен разлучиться.
Прощаюсь навсегда с любимою мечтой!
Я жизни путь пройду не с той,
Которую мне сердце указало.
Решился я! Во что бы то ни стало
Я счастья моего ценой
Куплю для старика свободу и покой.
Казаться буду я веселым и спокойным,
И не узнает он, как жертва мне тяжка,
Пусть я умру, любви его достойным!
Уже принадлежит другой моя рука».
В глубокое унынье погружен,
Письмо уж запечатал он.
Карета к дому подъезжает;
Вот кто-то говорит с Андреем на крыльце,
И вдруг с восторгом на лице
Мечинский в комнату влетает!..
Писали много мы уж на своем веку,
Изображали мы и радость, и тоску,
Отчаянье, надежду, ожиданья,
Шум городов и тишину полей.
Всему и всем от нас достались описанья!
Но наших двух друзей нежданный миг свиданья
Не описать! Сули хоть миллион рублей!
НОВОСТЬ
Мы для того пустились рассуждать,
Чтоб досыта друзьям наговориться дать.
Мечинский наконец решась проститься с другом,
Уж подошел к дверям, как вдруг — налево кру́гом.
Мечинский
Еще тебе забыл сказать, что я женат.
Правдин
Ты шутишь?
Мечинский
Право, нет.
Правдин
Позволь поздравить, брат!
Я рад сердечно.
А Софью позабыл?
Мечинский
Я всей душой ее любил.
Да что ж, не горевать же вечно.
Сначала я скучал, а после рассудил,
Что я всю жизнь хоть протоскую,
Не ворочу ее!.. Я полюбил другую.
В уездном городке,
Куда меня послали,
У городничего мы часто танцевали,
И вскоре у меня явилось на руке
Кольцо. Я действовал решительно и смело:
Как раз к венцу — и в шляпе дело!
Однако ж ночь давно, уж время ехать мне,
Пора подумать и о сне.
Смотри же, завтра ты приди ко мне пораньше,
И мы тебя представим капитанше.