Выбрать главу

Нетрудно догадаться о причине, побудившей Бернета отказаться в литературе от своей настоящей фамилии. Выбор же иностранного псевдонима имеет, очевидно, связь с общим характером его художественных устремлений и складом личности. Все поэмы Бернета (кроме самой поздней из них) переносили читателя в обстановку европейского быта, а лирика его, как правило, отличается полной неопределенностью национального колорита. Скудные реалии русской жизни попадаются в ней крайне редко. Использование западноевропейского антуража отвечало целям художественного абстрагирования, хотя была и другая причина: резко обостренный индивидуализм сознания Бернета не находил достаточно широкой опоры в отечественной традиции.

Любовь в произведениях Бернета — это не то емкое чувство, которое излучает свое тепло на окружающих людей и незримым образом воссоединяет романтического поэта с родиной. Оно, напротив, отлучает его от всяких других жизненных интересов и привязанностей. Власть любви над человеком неодолима: он либо жертва ее («Перля, дочь банкира Мосшиеха»), либо губитель чужих сердец («Граф Мец», «Елена»).

В поэме «Елена» герой обрушивает всю силу своей грозовой страсти на кроткое, хрупкое существо и этим убивает его. Нравственное чувство поэта восстает против темного, антигуманистического начала этой страсти. Возникает характерная для Бернета тема возмездия за эгоистическую любовь, отразившаяся также в «Графе Меце» — произведении, где прихотливо переплелись влияния, идущие от Байрона («Дон-Жуан», «Манфред»), Гете («Фауст»), Пушкина («Евгений Онегин») и даже Кюхельбекера («Ижорский»).

Подобная проблематика, замкнутая в своем собственном заколдованном кругу, сообщает тем не менее манере письма Бернета то «драматическое движение», на которое с сочувствием указывал Белинский. Индивидуальность поэтического голоса Бернета улавливается без особого труда. Целый ряд его стихотворений подкупает своеобразным лирическим разбегом: чувство, словно неудержимо катящаяся волна, увлекает весь поток стиховой речи, идущий как бы «на одном дыхании». В лиризме Бернета хорошо прослушивается также настойчивая, властная интонация, иногда звучащая приглушенно, а порой грубовато и резко.

Судьба Бернета была типичной для многих поэтов-романтиков второго-третьего ряда, потерявших своего читателя в середине 40-х годов. Попытку отозваться на новые веяния времени Бернет предпринял в поэме «Чужая невеста», писанной пушкинской октавой и ориентированной на бытописательную традицию. Но никаких серьезных перемен в его творчестве это произведение не обещало.

В 1845 году, в связи с публикацией последней части «Графа Меца» (в альманахе «Метеор»), Белинский разочарованно писал: «Г-н Бернет некогда подавал надежды. Но ему суждено было на всю жизнь остаться тем, чем он обнаружил себя в то время, когда подавал надежды. Теперь, кажется, уже нечего от него надеяться»[238].

С 1846 года имя Бернета как поэта исчезает со страниц прессы. В 1850 году он выступил с двумя повестями: «Черный гость» и «Не судите по наружности» («Отечественные записки», №№ 1 и 7). Все эти годы Бернет по-прежнему служил в департаменте государственного казначейства. Чиновничья карьера его продвигалась туго, и он испытывал стесненность в средствах. Только в 1861 году дела его поправились — Бернет занял пост вице-директора своего департамента.

Последняя попытка поэта возобновить свою литературную деятельность относится к 1859–1862 годам. Около десятка его стихотворений, в том числе и в обличительном духе, появилось на страницах «Искры». В конце 50-х годов были напечатаны роман Бернета «На старый лад» (1859) и несколько повестей. Скончался поэт 8 декабря 1864 года в Петербурге.

239. <ИЗ ПОЭМЫ «ЕЛЕНА»>

НОЧЬ ДЕСЯТАЯ ЕЩЕ СВИДАНИЕ

1
«Затворница, открой свое окно На краткое, последнее свиданье!.. О, ежели звездам позволено́ В темницу лить зловещее блистанье, Прими теперь мой безотрадный взгляд: В нем все огни страстей и мук горят.
О, ежели полночным крикам птицы, Иль реву вод, иль бури грозовой Внимаешь ты в безлюдии темницы, — Открой окно, послушай голос мой. Что грустный мрак и громы небосвода? Что бури вой и шум кипящих рек? Нет, никогда скорбящая природа Не плакала, как плачет человек!..
О, ежели порою с этой башни, Благословя лилейною рукой Несчастливых, собравшихся толпой, Целила ты болезнь тоски всегдашней Или, слова роняя с высоты На их сердца, как дождь на луг иссохший, Вновь оживляла травы и цветы В степи без вод, покинутой, заглохшей, — Небесная! во имя той любви, Которая была нам общим чувством, Несчастного теперь благослови!.. Вокруг меня и горестно и пусто! Отвергнутый, я жизни не люблю, — Найду тебя, отрада отнятая, Иль грудь свою об камни раздроблю… Открой окно, услышь меня, святая!..»
2
Оно раскрылось: при луне Елена бледная в окне… Когда, сломив цепей кольцо, Окончив долгий путь разлуки, Мы видим милое лицо, Внимаем радостные звуки, Когда восторги грудь стеснят, — Уста в тот миг не говорят… Напрасно сердце ищет речи: Огонь очей, мгновенный крик — Вот все приветы сладкой встречи, Вот счастья огненный язык! Так было с ним. Весь — исступленье, Он руки поднял к высоте, К печальной, дивной красоте, К своей возлюбленной Елене!.. Он к ней хотел наверх лететь, Сожечь горящими устами, Схватить в объятья, умереть… Но руки не были крылами! Потом очнулся бурный ум, Созрел перун во мраке дум — И речи брызнули огнями.
3
«О, ты опять передо мной, Моя сестра, моя царица! Ты заблистала вновь, денница! Ты рассветал, день голубой! Ты разлилася, нега лета! Ты веешь, вешний ветерок! Цветнеешь, радуга завета! Кипишь, живительный поток!.. И вся тепла ты, как моленье, Тверда, как серафимов мочь, Возвышенна, как вдохновенье, Повита в таинства, как ночь!
Так, это ты! твой стан прекрасный, Твое высокое чело! О, не напрасно, не напрасно Меня намеренье вело! Я знал: ты оживишь мне душу, Я жизнь опять тобой спасу; Ты мне на сердце, как на сушу, Прольешь небесную росу! Я долго по страна́м скитался, Водил безумные толпы́, — Один лишь пепел оставался, Где провлеклись мои стопы. Свиреп, отвергнут, раздраженный, Деяний жаждою томим, Носил огонь, меч обнаженный — И жил отчаяньем одним. Предательство повсюду видел, Без чувства кровь людскую лил — И всё губил, всё ненавидел За то, что я тебя любил!..
вернуться

238

В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 9, М., 1955, с. 41.