Выбрать главу
         Там жизнь твоя! Любовь твоя — денница, Не в силах отвратить ты от нее лица; Земля — как ночь грустна; мир — хладная темница;                              Ты — сын здесь без отца.
         К чему тебе земное украшенье!          На небесах — желания предмет. Денницы носишь лик, ее отпечатленье,                              Ее лучи и цвет.
         Дни бытия — дни скорби и изгнанья;          Людьми забыт, а то отдалено,          Что крепко так и вечно в день созданья                              С душой сопряжено.
Нет сил склонить к земле ни взоров, ни желаний, Нет крыл взлететь к манящим небесам, Нет звуков высказать палящее страданье,                              Нет образа мечтам!
Цвет солнца, бедный цвет, судьба твоя — терпенье!          Неузнанный, поблек, увял один; Земля дала тебе за муки в награжденье                              Крапиву и полынь.
И будет мученик всегдашний в мире этом,                              Кто небо обожал!          Кто красотой бессмертной, вечным светом                              Несытый дух пленял!
<1837>

342. "Как полк великанов, проходят скалы…"

Как полк великанов, проходят скалы, Леса и селенья мелькают, как сны; В пространство рекою бежит путь далекий.
Всё ново, и чуждо, и дико очам. Зачем же привел меня к этим местам, О путь незнакомый, о путь одинокий!
Надежд исполнение, минувшего сон, Как два твои края, сокрыл небосклон, О путь мой безвестный, о путь мой печальный!
Заменит ли сердцу шум радостных встреч Покинутых слезы, оставленных речь, О путь, мой разлучник, о путь мой прощальный!
И скоро ли с песней назад побредем, И скоро ль увидим родительский дом, О путь бесконечный, о путь необъятный!
Или ты ведешь нас тропой роковой В страну без исхода, на вечный покой, О путь мой последний, о путь безвозвратный?
<1837>

343. "Румянец розовых щек…"

Румянец розовых щек, Глаза, как младенца, живые… Когда б я предаться им мог, Быть может, я был бы счастливый!
Когда б неподвластный разлив Чувств, в груди бунтующих вечно, И сердца тревожного взрыв Сковать мог я жизнью беспечной;
Когда бы мечтаний миры Бесчисленней класов над нивой, Фантазии буйной пиры В тебе я вместить мог единой;
Когда бы бездонность страстей, Догробную жажду желанья Наполнил я лаской твоей, Насытил амврозьей лобзанья;
Когда бы в тебе, о дитя, Слил жизнь всю: восторги и горе… Но можно ли в каплю дождя Вместить беспредельное море!
Но можно ли дерзостный дух, Парящий к делам, не к покою, Смирить и ослабить… и круг Чертить ему волей земною!..
Подставь лучше молнии грудь, Гонись за блудящей кометой, Несися за бурею в путь, Влюбляйся в труп, в саван одетый.
Меня же покинь, убеги! В другом сыщешь чувства награду Мои одиноки шаги В дороге — и к небу, и к аду.
<1837>

344. ЗИМНИЙ ПОХОД

«Потусклый месяц побледнел, Ночное небо голубеет, Петух в последний раз пропел, И ветер холоднее веет. Бог свет дает! Мороз скрыпит. Дорога чрез село лежит.
Из хаты утренний дымок Над кровлей низкою поднялся; Стоит он, тонок и высок, И с колокольней поравнялся. Всё небо в золоте, в огне, — Встречаем день мы на коне.
Хотя на радостный восход И рано солнце поспешило, Но раньше мы пошли в поход: Оно в пути нас озарило. Здорово, солнышко! Свет твой Пускай утешит грустный строй.
Проснулось мирное село, Хозяйка двери отворяет, Глядит поселянин в окно, Его взор радостью блистает. Ему о чем же горевать? Жена, и дети с ним, и мать…
В чужом краю привета нет. Никто нас сирых не встречает; Вздохнув, прохожий смотрит вслед, Быть может, обо мне вздыхает. Меня, друг, можно пожалеть! Ах, тяжко сиротой стареть!..
Труды нерадостно терплю Под неродными небесами; Подчас на камне ночью сплю, А утром моюся слезами. И хлеб не естся! Горек он, Чужой рукою испечен.
Прощай, прохожий! Нам грустней, Когда идем селом, бывает: Огнем кровь сердце сожигает, Как вспомнишь радость прежних дней… Прощай! В селе нам нет родных, — Собаки лают на чужих!»
Походом, песней грусть гоня, Так утром воин пел печальный; Рукой погладил он коня, Вздохнул, взглянул на путь свой дальный, И на замерзлые усы Скатились разом две слезы.
<1837>

345. ПАША

                    Паша́ был светел; в сладкой лени           На бархатном диване он лежал,           Из янтаря душистый дым впивал, А голову склонил к Дильбере на колени. Гречанка то была — цветущая весна, Зефир, ручей живой, блестящая денница,           Видение раскошнейшего сна,           Обет восторга — красоты царица.
                   И вдруг отбросил он чубук, С улыбкой доброю, смеяся и жалея,           Шепнул, атлас сжимая белых рук: «Ты в грека влюблена, морейская лилея!»
В негодовании, с слезами на глазах,           Дрожащая, искала долго слова.           «Что говоришь, душа, властитель благ!           Не повторяй наветов духа злого!           Кого любить?.. Бог видит грудь мою, —           Ты в ней один. Клянусь отца могилой, Всем сердцем, мыслями, всем бытием люблю Единственно тебя, мой обладатель милый!»