Пустите, пустите! Зачем заковали
Вы душу в оковы холодной земли?
Пустите, пустите в тот край, где порхали
Так часто высокие думы мои!
О, внятен мне голос святого призванья,
Небесная ждет там с улыбкой меня…
Смотрите!.. нисходит средь моря сиянья
Она мне навстречу в венце из огня…
Но вам ли взирать на красу Бесконечной?
Надоблачный свет вас, земных, ослепит…
Отверста пред мною дверь к жизни предвечной…
Туда меня сладко Святая манит!..
(Умирает.)
256. ПОЭТ
Весенний вечер. Небо усеяно звездами. Вдали море. Поэт в задумчивости сидит под деревом. Друг подходит и кладет ему руку на плечо. Поэт вздрагивает.
Друг
Объят каким-то чудным сном,
Давно на береге морском
Сидишь в мечтании глубоком, —
Где ты блуждал?
Поэт
(приходя в себя)
В краю далеком.
И мне казалось, дольний мир
Покинул я, и гений бури
Увлек меня в поля лазури.
У ног моих бежал эфир,
И свод небесный над главою
Блистал сапфирной синевою;
Толпы миров кругом меня
Горели пламенем огня,
То в купы светлые сливаясь,
То в беспредельность рассыпаясь.
И гений бури, спутник мой,
Покинул грозный лик земной,
Оделся радуги лучами,
И позлащенными крылами
Прикрыл меня, к устам припал
И вдунул в грудь мне восхищенье.
Я скоро чудного узнал,
И в сладком трепете я пал
Пред ним: то было вдохновенье!
И гений радость в сердце влил,
Мечтой пернатой окрылил
Меня — и ринул меж звездами:
Я в беспредельности летал,
Свободой гордою дышал,
Я восхищался небесами;
Мой стих гремел как божий гром
И разливался над мирами,
Как луч в пространстве голубом…
Я жил, я чувствовал!
Друг
Мечтатель!
Меж тем как ты паришь, приятель,
Пространства синего во мгле,
Давно покинутый мечтою,
Наш век железною рукою
Кует величие к земле.
Поверь, мой друг, мечты свободной
Наш не оценит век холодный!
Деспо́т, прозаик, хочет он,
Чтоб лиру бросил Аполлон.
Он хочет, чтоб любимец Феба,
Сошед с безоблачного неба,
Забыв, что огнь в груди горит,
Писал людей домашний быт
И нравы общества. Сначала
Душа поэта не внимала
Веленью грозному: вольна
Носилась в облаках она,
Но век чугунною рукою
Увлек, свободную, с собою,
И гордый, пламенный поэт,
Как раб, пошел за веком вслед
Или как конь в цепи обоза.
Кто может против века стать?
Прошла пора стихи писать:
Потребность века — проза, проза!
Поэт
Виновен я ль, что на аккорд чудесный
Самим творцом настроена душа?
Что всё поэзьей дышит в поднебесной
И что даль синяя роскошно хороша?
Виновен я ль, что шелест листьев стройный
Святой мелодией мой нежит слух,
Иль шум волны пучины беспокойной
Восторгом сладостным воспламеняет дух?
Блажен поэт, когда ему возможно
Порыв души условиям подчинить,
Иль вялой прозой чувства заменить
И времени отдать дань осторожно!
Но если огнь палящий, неземной
Волнует дух высокий человека, —
Потонет он в пучине грозной века
Иль самый век умчит он за собой.
Друг
Порыв мечты души высокой!
Но, друг, ты чувствуешь глубоко,
А род людской уже давно
Для чувства затворил окно.
Мой друг, поверь, твой стих свободный
Не тронет ум людей холодный;
И звуки лиры золотой,
Мелодья та аккордов дивных,
Умрут, как звон в дали пустой,
Как звук среди степей пустынных.
Утратит даром жар поэт!
И вдохновенье неземное
Без пользы людям унесет
Злой век в пространство голубое.
Поэт
Гомер, державный царь певцов,
Слепой, убогой странник в мире,
Бряцал на вдохновенной лире,—
Век не ценил его стихов!
В нем не почтил он вдохновенье,
Но за холодное презренье
Отмстили тридцать пять веков.
И сквозь их мглу, покрытый славой,
Протек державно, величаво
Певец героев и богов.
И Тасс, когда с небес сошедший
Восторга дух его обнял,
Посажен был как сумасшедший!..
И Камоэнс не средь похвал,
Не среди кликов и плесканий
Окончил век своих страданий.
Великий дух его иссяк
Средь нищеты, среди презренья:
Бессмертный, жертва отверженья,
В больнице умер как бедняк!
Толпе ль понять порывы духа?
Для прозаического ль уха
Аккорды дивные гремят?
Благоговея, не ценят
Коль современники поэта,
Его не заплескает Лета:
Грядущий ряд веков поймет
Бессмертной лиры песнопенья
Потомство грозное придет,
Заплатит дань благоговенья
И светлой ризою нетленья
Его творенья облечет.