Дева
Я принесу тебе любимого поэта,
Быть может, он в тебе тоску искоренит!
(Убегает.)
Юноша
(один, после некоторого молчания)
Ты сорвала густое покрывало,
Да, пра́ва ты: я обновлен душой,
И истины священное зерцало
Таинственно восстало предо мной!
Я в нем прочел с каким-то содроганьем
Моей судьбы торжественный укор:
«Расстанься ты с возлюбленным созданьем
И вновь будь там, где слава и позор!
Ты ль смел бросать свой камень обвиненья
И упрекать в падении людей?
Ты эгоист в объятьях наслажденья,
Ты жалкий раб неистовых страстей!»
Безумец я, — внезапно пробужденный,
Теперь вполне, но поздно сознаю,
Как оторвал рукой окровавленной
От сердца я родимую семью!
Чем выше я моих смиренных братий?
В них веры нет, в них нет избытка сил…
Где создался весь мир моих понятий,
Но, эгоист, я всё похоронил,
Как жадный дух, в моем уединеньи,
Всё затушил в взволнованной крови…
О, сила, — прах без воли исполненья,
О, вера, — тма без силы и любви!..
Восстану я из праха униженья,
И снова горд, и снова чист, как бог,
Отдамся им как жертва очищенья,
Спасения торжественный залог!
Не укосил никто свою идею
В холодный гроб, не передав ее…
Я верую и жаждой пламенею
Осуществить мечтание мое!
Бесплодное лишь древо погибает,
Не принеся земле родимой дань,
Оно одно без жизни отживает,
Не перейдя поставленную грань.
Но где есть плод, то древо горделиво
Снесет вихрь бурь и топора удар,
Оно в борьбе разносит торопливо
Своих семян земле священный дар.
Чем вихрь сильней, тем больше расширяет
Оно свой круг. Падет… и семена
Вдаль от себя торжественно бросает…
И вот придет их убирать весна,
Согреет их, как мать, своим дыханьем…
И новые восстанут племена,
И нет конца божественным созданьям,
В них новые созреют семена!..
Вдалеке показывается дева.
Но ты, моя божественная дева,
Своей душой разлуки не снесешь,
Родная ветвь возвышенного древа,
Ты мной жила, со мною и падешь!
Нет, нет!..
(Погружается в глубокую задумчивость. Дева подает ему книгу Шиллера.)
Дева
Прочти хотя одно творенье
Певца души, свободы и любви:
Он пробудит тебя из усыпленья,
Он воскресит потухший огнь крови!
Юноша в рассеянии бросает взоры на развернувшуюся пред ним книгу и читает с возрастающим вниманием.
«Gieb mir das Weib, so teuer deinem Herzen,
Gieb deine Laura mir!
Jenseits der Gräber wuchern deine Schmerzen!»
Ich riß sie blutend aus dem wunden Herzen,
Und weinte laut, und gab sie ihr![182]
Юноша
(подбегая к деве)
Последнее свершилось искушенье,
Последнюю ты нить оборвала:
Приемлю я судьбы определенье,
Свой приговор сама ты принесла!
Я верую: за гробом жизнь иная
Готова нас в объятия принять,
Жизнь общая, безвременно святая,
Где светлые мы будем созерцать
И мысль творца, и жизнь родной природы,
Где умертвим свое земное я
И, полные небесныя свободы,
Проникнем вдруг все тайны бытия!
Но не хочу напрасных воздаяний,
И страшен мне ничтожества конец,
Пока из мглы и скорбей и страданий
Не вырву я бессмертия венец!
Нет, снова в путь! Мое уединенье —
Не хладный гроб мечте моей родной,
Оно души больной успокоенье
И новых сил источник неземной!
Я ад пройду, за ним достигну рая
И обрету обещанный венец…
О, памятна мне мысль твоя святая,
Мой дивный Дант, мой пламенный певец,
Певец небес, чистилища и ада,
И ты едва в сомненье не пришел,
Ты, гордых дум возлюбленное чадо!
Но спас тебя Вергилия глагол:
«Кто не свершит начатое стремленье,
Тому позор!» — вещал твой проводник,
Когда без сил и весь в изнеможеньи,
Чтоб отдохнуть, средь ада ты приник.
И вспрянул ты, внезапно обновленный,
И закричал: «Я силен, бодр и смел!»
И, волею поэта окриленный,
Ты адские вертепы пролетел!
О Дант, и я, как ты, без содроганья
Пройду весь ад, все степени кругов,
И насмотрюсь по силе душ страданья
На силу их пожизненных грехов!
И я, как ты, из тьмы отдохновенья
Вергилия глаголом извлечен,
Мой гордый дух вспорхнул от убежденья,
И далеко уже летает он!
Уж перед ним, заманчиво блистая,
Готовы там разверзнуться врата
Роскошного, таинственного рая:
Меня зовет горячая мечта —
Туда, туда, где море вдохновенья,
Где воли нет предела и конца
И где душа в избытке наслажденья
Потонет вся в объятиях творца!
Пора! Иду я в путь труда и славы,
Ты, дева-друг, прости любви моей,
И ты, чертог природы величавый,
Прости и ты, — я снова брат людей!
Я совершу свое предназначенье,
Я всё отдам: подругу, славу, честь,
Я принесу себя во всесожженье!
О! тяжек крест, но должно его несть!
Пламенно целует удивленную деву, потом отталкивает ее и убегает. Солнце совершенно взошло и в полном величии озаряет роскошную природу и бесчувственную деву.
<1835>
259. ДУХ СОМНЕНИЯ
Мне тяжело, я весь в огне,
В огне мучительном сомненья,
И страшно что-то шепчет мне
Могильный глас разуверенья.
О, замолчи, не умерщвляй
Моих надежд, моих мечтаний,
В моей душе не заглушай
Последний отзвук упований.
Умолкни, сжалься надо мной,
Сомненья пагубного гений!
И к дружбе пламенной, святой
Не прибавляй яд подозрений.
Как больно ты мне сердце сжал,
Оставь меня, прими моленья!
Я в жизни слишком мало знал
Минут волшебных наслажденья.
Пусть в мир мечтательный я впал,
Пусть заблужденья в нем хранятся,
Но для души родным он стал,
И с ним ей тяжко разлучаться.
Помедли ж, гений, наносить
Удар последний разрушенья,
Из чаши дружбы дай испить
Всю беспредельность упоенья!
вернуться
182
«„Отдай мне женщину, так драгоценную твоему сердцу, отдай мне твою Лауру; за гробом вознаграждены будут твои горести!“ — Я оторвал ее окровавленную от моего растерзанного сердца, зарыдал громко, и отдал (ей)!» Schiller. «Resignation». St. VIII.