175. BE, 1878, № 6, с. 475.
176. ЗиБ, с. 9. Автограф — ГПБ.
177. ЗиБ, с. 13.
178. ЗиБ, с. 16. Адресат не установлен.
179. Стих. 1884, с. 13. Положено на музыку К. Тидеманом, П. И. Бларамбергом.
180. Стих. 1884, с. 33. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 70. Положено на музыку Е. Д. Аленевым, К. К. Варгиным, А. А. Олениным, М. И. Якобсоном.
181. Стих. 1884, с. 38. В ГПБ среди стихотворений 1875–1876 гг. Голенищева-Кутузова имеется машинопись другого, более раннего, неопубликованного стихотворения «М. П. Мусоргскому» («Скажи мне, Мусоргский, зачем…»). Знакомство Голенищева-Кутузова и М. П. Мусоргского (1839–1881) состоялось в 1872 г., а летом 1873 г. началось самое тесное дружеское сближение. А. А. Голенищев-Кутузов писал впоследствии в своих «Воспоминаниях о М. П. Мусоргском»: «С первых же встреч мы оба сознали, что рано или поздно, а быть нам друзьями. Открытый, честный, нежный до женственности и деликатный до наивности характер Мусоргского доделал остальное. Месяц спустя мы уже были почти неразлучны, мы поверяли друг другу наши художественные замыслы… Словом, зажили с ним одною жизнью» («Музыкальное наследство», М., 1935, с. 15). Первые годы дружбы (1873–1876) отличались повышенно эмоциональным отношением друг к другу (в письмах Мусоргского этого времени, адресованных В. В. Стасову и самому Голенищеву-Кутузову, постоянно встречаются восторженные оценки таланта и личности молодого поэта) и были периодом наиболее плодотворного творческого содружества с Мусоргским. На слова Голенищева-Кутузова композитор написал два вокальных цикла «Без солнца» (1874) и «Песни и пляски смерти» (1875–1877) (см. примеч. 160–166), балладу «Забытый» (1874), романс «Видение» (1877). В 1873 г. Мусоргский начал работу над исторической драмой, близкой по замыслу драматической хронике Голенищева-Кутузова «Смута, или Василий Шуйский», за разработку которой поэт взялся в свою очередь под влиянием «Бориса Годунова» Мусоргского. Голенищев-Кутузов принимал участие в создании либретто «Сорочинской ярмарки»: им был написан финал второго действия оперы — «Рассказ о красной свитке». Позднее Голенищев-Кутузов отошел от тех идей и увлечений, которые сближали его с Мусоргским в пору их наиболее тесного общения (см. об этом биогр. справку, с. 230–231).
182. Стих. 1884, с. 56. В. Брюсов в некрологической заметке о Голенищеве-Кутузове, оспаривая распространенный в современной критике взгляд на его поэзию как поэзию смерти, ссылался на стихотворения другого ряда, называя в этом ряду первым данное стихотворение. «„Поэт буддийского настроения“, „поэт смерти“ — так давно определили критики пафос поэзии гр. А. А. Голенищева-Кутузова, — писал В. Брюсов. — Нам кажется, это определение можно принять лишь с ограничениями. Следовало бы оставить в стороне те стихи, в которых поэт сознательно, рассудочно сам представляет себя читателям как „поэта смерти“… Подлинное миросозерцание поэта всегда вернее выражается в стихах, рефлексии чуждых, в признаниях непосредственных, даже в случайных обмолвках. И вся поэзия Голенищева-Кутузова в ее целом говорит нам, что поэт вовсе не отрицал мира, что он любил красоту земли и жизни, что его приветы смерти, в сущности, сводятся к признанию гр. Алексея Толстого:
Именно таково содержание прекрасного стихотворения Голенищева-Кутузова: „Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты…“». Брюсов называл и другие стихотворения поэта, в которых с наибольшей силой выражен истинный пафос его поэзии: «Прошумели весенние воды…», «Снилось мне утро лазурное, чистое…», «Обнял землю ночи мрак волшебный…» (РМ, 1913, № 2, с. 150).
183. Стих. 1884, с. 65. Стихотворение было написано в защиту «свободы слова» после тяжелой цензурной кары, обрушившейся на умеренно-либеральную газету «Голос» в 1884 г., когда ее издание было окончательно запрещено. Двадцать лет спустя Голенищев-Кутузов вновь напечатал это стихотворение в газете «Слово» (1904, 28 марта) в связи с обсуждением нового цензурного устава в комиссии Государственного совета под председательством Д. Ф. Кобеко. Участвуя же в работе самой комиссии, он был в числе сторонников самых реакционных цензурных мер. В. Г. Короленко в статье «Поэзия и проза в комиссии Д. Ф. Кобеко» указал на это резкое расхождение поэтической декларации Голенищева-Кутузова с его фактической позицией: «…гр. Голенищев-Кутузов так и остался в арьергарде реакционного отряда, неизменно голосуя против важнейших „освободительных“ предложений других членов комиссии… Вышло, таким образом, что, трубя перед вратами совещания в свой звонкий поэтический рог, наш поэт вызывал на бой одних, а сразиться ему пришлось совсем с другими» (РБ, 1905, № 3, с. 207–208).