Ло печально покачал головой.
— Сказать по правде, Ди, я все еще никак не могу освоиться с мыслью, что один из троих наших величайших писателей — убийца. Чем можно объяснить, что подобный человек дошел до совершения жестоких, страшных преступлений?
Судья Ди пожал плечами:
— Мы можем лишь гадать. Например, я могу вообразить, что академик страдает от переизбытка опыта. Испытав все, что может предложить нормальная человеческая жизнь, он ищет острых ощущений. Придворный поэт, напротив, явно одержим мыслью, что его существование лишено настоящих чувств и это дурно отражается на его творениях. Чувство разочарования может заставить совершить самые неожиданные поступки. Что до Могильщика Лу, то ты сам рассказал мне, что, не придя еще к своим нынешним убеждениям, он жестоко притеснял крестьян-арендаторов монастырских земель. А сейчас, похоже, он решил, что выше добра и зла, и это очень опасная линия поведения. Я привел тебе, Ло, несколько простых объяснений — первые, которые пришли мне в голову. Не сомневаюсь, что на самом деле все куда сложнее.
Судья Ло кивнул. Потом он открыл одну из корзинок, вытащил горсть сластей и принялся жевать их. Судья Ди собрался было налить себе чая из чайной корзинки под сиденьем, но тут паланкин вдруг сильно накренился. Ди отодвинул оконную занавеску. Процессия поднималась по обсаженной соснами крутой горной дороге. Ло изящно вытер руки носовым платком и продолжил разговор.
— От обычных проверок тоже толку не будет, во всяком случае в том, что касается Шао и Чана. Оба заявили, что позавчера, когда был убит студент, рано отправились в постель. Но тебе ведь известно, Ди, что правительственная гостиница, где они остановились, велика и народу там много, чиновники постоянно снуют туда-сюда, и невозможно уследить, выходил ли кто-то из постояльцев в ночи, особенно если он постарался сделать это незаметно. Ну а что ты можешь сказать насчет Могильщика?
— С ним та же неутешительная история. Любой может войти в храм и выйти из него, в этом я убедился лично. И оттуда легко добраться до западных ворот, где живет чаеторговец, если знать, как срезать путь по переулкам. Теперь, когда не стало Шафран, я сильно опасаюсь, что мы окончательно зашли в тупик, Ло.
И коллеги погрузились в угрюмое молчание. Судья Ди медленно пропускал меж пальцев свои бакенбарды. После долгой паузы он вдруг сказал:
— Я только что прокрутил в голове воспоминания о вчерашнем званом ужине. Скажи, Ди, тебя не поразило, как мило общались между собой твои гости? Все четверо, включая поэтессу. Вежливо, но сдержанно, приветливо, но ненавязчиво, совсем чуть-чуть добродушно подшучивая, в общем, они вели себя именно так, как ожидаешь от коллег по литературной деятельности, каждый из которых достиг высот в своей области. А между тем эти четверо периодически встречались на протяжении ряда лет.
Кто знает, что они думают друг о друге в действительности, какие воспоминания о взаимной либо безответной любви или ненависти связывают их между собой? Ни один из мужчин ни намеком не выказал свои истинные чувства. С поэтессой, однако, ситуация иная. По своей натуре она женщина страстная, и полтора месяца по тюрьмам и судам сильно на ней сказались. Вчера вечером она слегка приподняла свою маску. Лишь однажды — но на один короткий миг я ощутил, как в воздухе сгустилось напряжение.
— Ты имеешь в виду тот момент, когда она прочла это свое странное стихотворение о счастливом воссоединении?
— Совершенно верно. Ты ей нравишься, Ло, и я совершенно убежден, что она ни за что не стала бы читать подобные стихи, если бы расстроенные чувства не заставили ее позабыть о твоем присутствии. Позднее, когда мы смотрели на балконе фейерверк и Юлань несколько остыла, она более или менее извинилась перед тобой. Это стихотворение предназначалось одному из твоих гостей, Ло.
— Рад слышать. Ее жестокое осуждение по-настоящему меня потрясло, тем более что для импровизации стихотворение поразительно хорошо.
— Что ты сказал? Извини, Ло, я просто снова задумался об этих двух анонимных письмах. Если они написаны одним и тем же лицом, значит, один из твоих гостей ненавидит Юлань.
Ненавидит так сильно, что хочет видеть ее на эшафоте. Мы опять возвращаемся к главному вопросу: который из троих? Что ж, я обещал тебе поговорить с поэтессой о том, что произошло в монастыре Белой Цапли, и надеюсь, что сегодня вечером у меня такая возможность появится. А потом я коснусь в разговоре этого анонимного письма и незаметно прослежу за тем, кто как на это отреагирует. Особенно как отреагирует поэтесса. Однако я должен честно тебе признаться, что не жду многого от этой попытки.