«Серебряному горлу подражай…»
Серебряному горлу подражай,
Что в небо запрокинуто и плачет.
Давно остыл в амбарах урожай,
И всюду заколачивают дачи.
А журавли летят, и угловой
Скликается с другими вожаками,
Скликается с последней синевой,
С моими утомленными руками.
И замыкая занесенный клин,
Я только летней памяти отвечу:
Печаль сама уже течет навстречу,
Ты не страшись и голову закинь.
«Уже твой лик неповторим…»
Уже твой лик неповторим.
Там черный ангел тронул воды,
Легко отсчитываю годы,
О сколько лет, о сколько зим…
Стояла ночь… Но нет, ее
Уже не помню и не знаю,
Глаза твои, лицо твое
Уже часами вспоминаю.
Неуловимые черты
Мутятся, их заносит илом,
И ангел приникает к жилам,
К последним снам, к последним силам,
И с ними исчезаешь ты…
«Еще вести покорный стих…»
Еще вести покорный стих
Перо привычно продолжало,
Но было творческое жало
Изъято из стихов моих.
И сколько месяцев прошло —
Заклятые свершились сроки.
Уже не ранящие строки
К руке слетали тяжело.
И крыльев мутную слюду
Легко ломая за игрою.
Не знали, что душа порою
Уже предчувствует беду.
И на таинственной черте,
Уже не поднимая взгляда.
Слабеет от чужого яда
И видит сны о немоте…
«Был страшен миг последней немотой…»
Был страшен миг последней немотой
Перед грозой. Клубилось, трепетало
И застывало снова за чертой,
Где молнии уже вильнуло жало,
Где старый дом, стоявший в тупике,
Впервые озаренный — словно сдвинут.
Где все карнизы голуби покинут,
Где вырос флаг на явленном древке.
И полоснуло грохоту навстречу
По воздуху над тучами в разбег,
По пригородам падал первый снег
С фруктовых гор, не охлаждая сечу.
Но вот смотри, за первой прядью прядь
Дождя легчайшего и теплого, льняного
Уже из форточки перебирать.
Хотя и страшно, но совсем немного.
Внизу мутится улица? канал?
Мелькают тучи, на глазах скудея…
За этот миг наш кактус расцветал
Быстрей, чем под ладонью чудодея.
«Возвращайся в пятый раз и сотый…»
А в Библии красный кленовый лист.
Возвращайся в пятый раз и сотый.
Знаю я, тебе не надо знать,
Что прошу с печальною охотой,
Что приму с надеждою опять.
Звезды с неба падают и вянут.
По пути теряют стебельки…
Кто восстанет? Для чего восстанут?
Спи, мой ангел, ночи — коротки.
А наутро разберешься сразу,
Для чего вернулся и к кому,
Спи, мой ангел, сине-кареглазый,
Я тебя нарочно не пойму.
Но прощу, конечно, и поверю
И, тихонько окна заслонив,
Подберу серебряные перья
С пола в книги, песни заложив.
«Теченье городской реки…»
Теченье городской реки,
такие скользкие перила
и две протянутых руки
уже без воли и без силы —
благословляющие так
души последнее биенье,
воспоминанье и забвенье,
и сон камней, и синий мрак,
и тишину, и высоту.
И звезды, что тяжеловаты,
вдруг приближаются к мосту
и обрываются куда-то, —
с прозрачным звоном и огнем,
легко сжирающим пространство,
тоску свою и постоянство,
свой дальний край, свой отчим дом…