Выбрать главу
IV
Всего лишь миг! Так — в полуночной тундре Олений сон тревожит мерзлый хлыст! Так — бледность жуткую скрывая пудрой, тревожит сердце опытный артист. Мгновение! И вновь в круговорот знакомых дней увлечена душа, и снова гости входят, беззаботно по доскам покоробленным шурша… Британских щек кирпичные румянцы, минутная восторженность славян фокстротом слов — американским танцем французские, немецкие слова! Скользят друг к другу льстивыми речами торжественные посетители… Хозяин, слышите? Они — скучают… Спешите к ним! Развеселите их!
V
Скорей! Развеселите их, хозяин, пока сознание у них на дне. Скорей! Скорей!! Вы знаете: нельзя им теперь со мною быть наедине. Ведь здесь — по этим выщербленным доскам — хожу и я, и близок мой черед! Ведь я могу быть чутким подголоском их совести… Вот — проскользнув вперед неслышным шагом (в тростниковой чаще так хищный зверь скользит на водопой), одним прыжком в углу на гулкий ящик, толпе — над головами — над толпой я крикну! Розовыми пузырями сорвутся маски с восковых людей: с имен, что мы привычно презираем, с примеров подражанья для детей.
VI
Я крикну! В парусиновом музее с подставок медленно на пол сойдут живые люди. Не посмеет их задержать хозяин: лишний труд! Уже глаза в глазах, в шагах походки заметили знакомые черты; уже обрушились перегородки веков. В растерянности суеты уже ищейками бросая взоры, в уме подсчитывая гонорар, спешат талантливые репортеры… Уже сенсации готов удар, и через час на перекрестках улиц, протягивая влажные листки, от тяжести и скорости сутулясь, появятся газетчиков полки.
VII
Какая радость может быть в печати: вдвоем с газетой в сладостной тиши, все имена — читать и обличать их в переворотах знаний и души. Великий Петр! Он — призовым боксером, его удел — песчаный, пыльный ринг, и славой увядающею скоро: удар, свисток, толпы звериный рык. Наградой — ресторан и воздух синий от папирос, и поднятый стакан, и тост, что возгласит банкир и циник лысеющий, лукавый Талейран. Он любит бокс и любит Клеопатру. Над Нилом — над искусственной водой она блестит по строгому контракту незаменимою кинозвездой.
VIII
Так — изменившись, так — в суровой роли врачей, чиновников, мастеровых идут в толпе Ньютон, Савонарола, Людовик Солнце, тысячи иных имен таких же славных. Пиджаками скрывая мускулы и котелком нетленный гений, вялыми шагами с толпой сливаются. Толпе знаком их шаг, их взгляд. Ни речи, ни костюмы не выделяют их… И не нужна толпе — их жизнь: бесцветно и угрюмо, как жизнь толпы, развернута она. Музеи восковых фигур закрыты. Хозяин — нуль, хозяин — проиграл: он не живет уже, и скроют плиты еще один невыгодный финал…
Плати, хозяин, чтобы я молчал!

СЛУЧАЙНЫЕ СТИХИ

Как долог путь! Избитая дорога И месяц сгорбленный, и вялая трава… По вечерам — у дымного порога Плащом дорожным тело укрывать. И знать: ничто не будет новым; Разрежет солнце вяжущую муть, И застучат опять подковы —              В далекий путь.
Измятыми, лежалыми словами Не высказать расплесканную грусть… Нет женщины печальнее глазами,              Чем Русь!
             Ветер обманный              Над полями стынет.              Над полями туманы              Густые, густые, густые… Слова — колосья: долгими ночами Их гнет к земле расплесканная грусть: Проходит женщина с печальными глазами              Русь!