ГОСТИНИЦА ПРИВИДЕНИЙ
Недвижное пламя пустынной зари
Стояло в осеннем и диком проспекте.
И, кажется, нас утешало: — умри,
Усни, улыбнись — жить не стоит, и негде…
В осеннем проспекте отчаливал мир.
Вертелись волчком турникеты гостиниц,
Где с желтого воска полов, как вампир.
Мертвый воздух вдруг когти протянет и кинется…
Мне душно… Мне душно!..
— А вы тоже так
Томились и бились на черной планете?
И вы задыхались от ветра атак?
И вы? — Но вы вечны, вы — воздух столетья…
Какою свистящей и горькой стрелой,
От края до края — все сердце навылет —
И вы пронзены на подушке ночной.
Трепещете жизнью и смертью — не вы ли?
— За окнами сад под дождем трепетал.
Летели сквозь ночь голубые экспрессы.
Плыл танго хрустальный и медленный вал
Над сном, над курортом, над сердцем и лесом.
На станции в дебрях кассир, как скворец
Клевал из окошка: — «Откуда? Из Рима?»…
— Шел дождь привидений. Надеждам — конец.
Но вера, но жизнь — это неистребимо.
Томитесь, рыдайте, — но разве не вы
Восходите к небу над каждым столетьем.
Смотрите — над вами, вокруг головы,
Колеблется воздух в мерцающем свете…
Века — но все то же! Века — и опять.
Ступая все выше, мы — вместе, мы — вместе,
Тяжелый багаж вероломства и мести
Привыкнув по станциям — забывать…
Приезжий, смотри же, ты — тонешь, ты — в море.
Гостиница светится смертной тоской.
И только любовь в погребальном уборе
Глядит из-за стекол — и машет рукой…
ВЫШЕ НЕБОСКРЕБОВ
Как жаль, что в Европе нет небоскребов.
Чтобы моя душа
Могла развеваться, как флаг созидания.
На самой верхней балке конструкции,
Приветствуя поступь надзвездных судеб,
Идущих облачно над тобой.
Ты бы закрыла пустые впадины
Окон, ослепших от копоти и мелочности, —
Легкими складками торжества.
Ведь ты, как Адам на рассвете рая,
Должна назвать миллионы вещей,
Чтоб они жили в прозрачной вечности,
Светясь твоим разреженным светом,
Так, чтоб лебедки портов и построек,
Распевая в дыму лебединые песни.
Отлетали бы стаями — в бессмертье.
И только ты, оставаясь на пристани,
Будешь подымать фонарь отплытия
Своей желтеющей, человеческой рукой…
ЗВЕЗДА АТЛАНТИДЫ
В ночь после смерти дымился в свечах Эдиссон.
Звезды летели над яблочным садом в Тамбове.
Над горизонтом широкий полуночный сон
Шел наклоняясь, как ангел, сраженный любовью.
Ангел мой! Ты ли вдруг в поезд, мерцая, входил
На остановке в последнем рабочем квартале.
В радио пел. И в кино с полотна говорил.
В аэроплане летел — и крылья на солнце пылали…
О, пропылай надо мной еще тысячу пышных веков!
Веет бессмертьем торжественный веер заката.
Видишь, как жизнь отягчает твой бедный улов,
О, рыболов мой! Ужель и за это — расплата?
Чем ты заплатишь, откуда возьмешь свой обол?
— В сети антенн бьет прибой вневременного гуда.
Вихри хрипят. А в конторах, подпрыгнув на стол,
Бегут, рассыпаясь, сухие персты Ундервуда.
Эти ль персты, разыграв — как концерт — бюллетень,
Вдруг запоют, зарыдают, что жизнь все короче,
В горло, как в скрипку, вонзясь за утраченный день
Перед лицом неожиданно глянувшей ночи.
Может быть, ночью и я, на разливе взволнованных лет,
Трепеща как святой и прощая земные обиды.
Ринусь в темный простор по шумящей дороге комет
От последней горы потонувшей в морях Атлантиды…
НЕУЗНАННЫЙ ГОЛОС
Непонятен, дик и непорочен.
Словно флагом огненным обвит,
Над густым амфитеатром ночи
Бродит голос праведной любви.