Светишь… Правда, Талцетл, ярче,
Чем блестящие очи ча?
Ах, какой ты красный, горячий…
Точно жгучий топаз, маячишь
Ты над Тумой… Томящий час…
Светишь… Иха, как можно спокойно
Улыбаться, смотреть, жить?..
Иха! Пулей навылет — больно?
О! (бросается к радиоаппарату).
ПОДРАЖАНИЕ ПУШКИНУ
Апрель гудел, как солнечный ущерб,
Стыкались тучи беспризорной рванью.
Но март набрал пошлейшее клише —
Все снегом щерился и лето прикарманил.
Безбровых фонарей бренчал табун,
Шакал реклам сучил рогожи.
Шагал верблюд реклам и клал табу…
И грабли глаз все были строже, строже…
А сердце ускоряло под откос.
Без тормозов, как ветра бег в овраге…
А от волос пьянел барокковый Христос,
А за глаза в трамваях злились шпаги.
КОМЕТА С КАМЕЛИЯМИ
Зал сосал цейсами сцену.
Зал был шквал слез,
Зал застеклянил глаз стену.
Зал трепетал —
туберкулез.
Пламя коралла, цвет без цвета.
Рот в платок — Виолетта;
Руки скрючил замученный труп.
Зал закусил кровь губ.
Тамара ГОЛУБЬ-ТУКАЛЕВСКАЯ *
«Я знаю, о назойливых мечтах…»
Я знаю, о назойливых мечтах
Не надо думать до поры рассвета.
Когда на красных стройных кирпичах
Лучами лягут строгости ответа.
Ворвется день в колодезь стен,
И поплывет мечта со ската.
Вниз по карнизу, и взамен
Мелькнет мне зарево заката.
И полонит меня дремота,
В мир бреда распахнет ворота.
За ночь бессонную заворожит,
На ночь законную положит щит.
«Шел дождь. Капали капли на пол…»
Шел дождь.
Капали капли на пол,
В открытое кем-то окно,
Плакала полынь на поле.
Дождь рассыпал толокно —
Словно дрожь.
Бухли забытые бухты
Мокрой слюдой.
Птицы сновали как будто
Выбритые водой.
Ветер шел
Твердой, тяжелой поступью,
Точно меняя маршрут.
По полю только попусту
Слыша, что люди бегут, —
Гнал с палашом.
«Полотном покроют в полночь…»
Полотном покроют в полночь.
Белым плотным полотном,
Пусть чужого пламя помощь
Полыхнет впотьмах потом.
Руки лягут как живые —
Сломанным в тоске крестом —
Будто в воду положили
И забыли все о том.
Заколеблется сомненьем
Свечек вздрогнувший испуг,
Строгим, бледным привиденьем
Друг за другом встанут в круг.
И над белыми холстами
Ляжет черное крыло,
Черный ангел между нами —
Скажут, и взмахнут руками.
Станет в комнате темно.
«Скачет рыцарь конный на окне…»
Скачет рыцарь конный на окне,
На оконном матовом стекле,
Скачет сонный рыцарь день и ночь,
На окне, в прозрачность, прочь.
Под копытами рассыпался хрусталь,
Жемчугами на кольчуге стынет сталь,
Сердце дремлет, как кристалл в груди,
Погоди, ты устал в пути.
Знаешь, рыцарь, что тебе дороги нет,
Задрожит на темном небе скоро свет,
Он пылает в окнах по утрам,
Плавит на стекле шрам.
Разольется стали лат — лед,
Ставни окон свет зари зальет.
Зарисованный на матовом стекле
Твой полет — стечет…
«Плавает пламя плоских свечей…»
Плавает пламя
Плоских свечей,
Падает память
В прорубь дней,
Плавится солнце,
Распятье дрожит,
Полное солнце
Опять ворожит.
Прошлое вспрянет
Пришлой тоской,
Смутной, минутной,
Скользящей такой.
Ласкою льстивой
Сломить мечту, —
Ту силу могилой
Запечатлю.
«Я пойду в ту комнату одна…»
Я пойду в ту комнату одна,
Со свечой — где мрак такой густой —
Испытать весь страх до дна,
Чтоб вернуться тихой и простой.
Чтоб легко мне было в светлоте
Проходить по солнечному дню,
Чтоб в его скользящей теплоте
Не заметить, как идешь ко дну.
Чтоб была улыбка на губах,
Даже если солнце упадет.
И в глазах останется лишь страх
Веры той, что мрак не украдет.
«У Ангела крылья подстрелены…»
У Ангела крылья подстрелены —
Так бывает у птиц.
Стынут на крыльях расщелины
Стрельных зарниц.
Ведь ему никогда не поверят,
Что он был живой,
Мертвые склеены перья
Святой водой.
Лебедь плывет медленно,
Падают с неба звезды.
Кто-то кличет в ночи потерянно,
И чьи-то плывут слезы.
«Все та же вода, как вчера, как сегодня…»
Все та же вода, как вчера, как сегодня.
Такая же полная, темная глубь,
И кружится мысль, о сроке не помня.
Коснувшись крылом обветренных губ.
И шепчутся крылья, и губы, и чайки,
Все силится слово одно подыскать
О важном, о главном, о самом случайном
О чем никогда, никогда не сказать.