Выбрать главу

ВСЕ БУДЕТ ТАК…

Все будет так, как было прежде, встарь. Не год, не два — века плывут и плыли. По-прежнему желтеет озимь, ярь, и ветру не снести прибитой ветром пыли.
Крылом петух с размаху на заре в несчетный раз захлопнет ночи святцы, и рожь, шурша, все так же будет зреть, и колос ветром волноваться.
И в сенокос, у стоптанной межи, сгребать траву не перестанут грабли… Ах, пронести бы поскорей сквозь жизнь свой ковш души, не выплеснув ни капли.
«Перезвоны». 1926. № 17

«Я рожден в глухих лесах Полесья…»

Я рожден в глухих лесах Полесья, в голубых задумчивых лесах. Оттого овеян грустью весь я и осколки озера в глазах.
В волосах — медвяный запах проса, и загар — колеблющейся ржи. Серебристой полевой межи поутру меня ласкали росы.
«Родное слово». 1926. № 9

«Нет, я не твой, не городской, нездешний…»

Нет, я не твой, не городской, нездешний, и камню песен петь я не могу. В сто раз милей под старою черешней в траву забиться на родном лугу и слушать бережно, ловить в тени осоки брюзжанье пчел и говорок ручья… Моя — когда-то. А теперь ты чья? О, родина, я твой поэт далекий.
1926

ДЕМОНСТРАЦИЯ

В граниты дней                  людей                  и волн                  толпа и в улицах                  весны разливом                  волны. На полный ход                  меняя                  ход неполный                  штыком зеленым                  из земли                  тюльпан.
Неталый снег — турецкий мед.                  Халва. Осколки солнца грудой — апельсины. Надменный —       в треуголке       и лосинах —                  над толпами, С плаката кино.       Шипенье шин. Тягучий дым бензина.       И в паутине проводов:                  слова.
Слова. И речь.        Слова —        как сталь и лед.
Такая сложная                  и радостно простая в прожекторе                  над кубами домов, в прожекторе                  взвилась аэростая.
От жара слов растает сталь и лед. От жара слов седая сталь растает. Ракетой                  вверх.                  Сгорая                  и блистая. И жаворонком с неба        самолет.
И облако        в бездоннейшую синь     — веселый слон —        луны втыкает бивень. Весенних слов,         весенних мыслей ливень враз половодье черное снесло.
* * *
Предместьями пчелиный темный гуд. И на углах                  роев людских рычанье.
Огни сегодня зажжены речами. Железно сомкнуты плечами,           фалангами,           колоннами                  идут. Не улицы — моря. Не площадь — океан. В бетон домов, в гранит дворцов и башен за станом —                  стан. За рядом —                  ряд и ряд. Прибой толпы                  могуч.                  Огромен.                  Страшен.
* * *
Они идут. Их пламя пышет, пышет. Вверх, на мосты, в бульвары, к площадям. По этажам. По крышам.                  Выше,                  ВЫШЕ. И радио в аэропланах жарко дышит. Огнем речей горят сердца и крыши.
И кто не хочет, даже тот услышит,                  когда они                  идут.                  Идут.                  ИДУТ.
* * *
Водоворот толпы. Тесней, смелее митинг.                  «Товарищи!                  Друзья!                  Пришел великий час.                  Любимые!                  Поймите же, поймите:                  уже никто                  разбить не в силах                  нас. Новым светом                  вновь пылают зори. Солнца алый не сорвать платок. Всколыхнулось человечье море. Океаном поднялся Восток. Индия! Твои мы слышим стоны. Индия! Заветная страна. И готовятся                  Аустэны и Уинстоны нам по счету заплатить сполна.