В 1940–1941 гг. при Русском свободном университете действовал семинарий А. Л. Бема «Современная литература», среди участников которого было много скитовцев. В числе авторов, которым были посвящены доклады, — А. Блок, М. Булгаков, Б. Пастернак. Доклад Бема «Русский футуризм» сопровождался чтением стихов Маяковского и Цветаевой (читала их Ирина Бем). Последнее собрание семинария состоялось 30 мая 1941 г. [50]Позднее при Русской ученой академии в Праге существовал Семинар по изучению русского языка и литературы. 19 мая 1943 г. Бем прочел здесь доклад «Задачи современной эмигрантской литературы». С чтением своих произведений выступили члены «Скита» — Ирина Бем, Вячеслав Лебедев и Василий Федоров [51].
Вячеслав Лебедев свидетельствует: «Собираясь и выступая публично во время оккупации, „Скит“ никогда не сделал ни одного приветственного жеста в сторону немцев. Наоборот: два его члена заплатили жизнью за несоответствие с немецким миром» [52]. Он же первым дал общую оценку деятельности А. Л. Бема в «Ските»: «Эмиграция не берегла, да и не могла уберечь своих молодых талантов, разрозненно погибавших или просто замолкавших в тяжелых жизненных условиях. В этом аспекте работа А. Л. Бема с литературной молодежью и его стремление по мере сил поддержать и направить все ее неокрепшие еще дарования на правильный путь и приохотить к регулярной работе над словом и над самим собой является чрезвычайно ценной и, вероятно, исключительной в истории эмиграции. Его значение для литературной эмигрантской поросли ясно проявилось в распаде „Скита“ после его смерти и в прекращении всякой литературной деятельности в Праге после 45-го года» [53].
Существуют известные исторические границы, определяющие эстетическое восприятие и мыслительный охват той или иной личности. Лишь гении намного опережают свое время. Например, Т. Г. Масарик при всей своей эрудированности воспринял А. П. Чехова как декадента. А. Л. Бем, который сам был «гениальным читателем», сумел оценить положительное, созидательное начало и в так называемом русском декадансе, и в русском символизме, и в акмеизме, и в русском футуризме, и в русском имажинизме, и в русском неореализме, но остановился перед эстетическим восприятием и осмыслением Пруста, Джойса и сюрреализма в отличие, например, от выдающегося чешского критика Ф. К. Шальды.
В истории «Скита» отчетливо прослеживаются два периода. Первый, который «иностранный член» «Скита» Л. Н. Гомолицкий назвал «героическим», а я бы скорее охарактеризовал его как эпический, падает на 20-е гг. В этот период в творчестве скитовцев преобладает повествовательное, сюжетное, конструктивное начало. Недаром именно тогда были написаны самые масштабные произведения поэтов «Скита» — «Поэма временных лет» Вячеслава Лебедева и «Конница» Алексея Эйснера. В этот период духовный облик «Скита» преимущественно определяют поэты-мужчины, часть из которых прошла горнило гражданской войны. В 30-е годы «Скит» обретает преимущественно женское, лирическое лицо (Кроткова, Чегринцева, Головина, Ратгауз, Тукалевская, Мякотина, Михайловская, Толстая, Бем). Чужды эпике и новые члены «Скита» — мужчины (Мансветов, Набоков, Гессен). Вольно или невольно «Скит» сближался с лирической «парижской нотой», что отмечал в письмах Бему и рецензиях на сборники содружества Лев Гомолицкий. Конструктивное начало оставалось доминантой лишь у ветеранов «Скита» Лебедева и Чегринцевой.
Не остался «Скит» защищенным и от воздействия современных ему идеологических тенденций. Сначала это были западничество и евразийство. Марк Слоним не случайно опубликовал в одном номере журнала «Россия и Европа» «Поэму временных лет» Лебедева и «Конницу» Эйснера, предпослав им интереснейшую и до сих пор не утратившую своей актуальности статью.
В той или иной мере не устояли многие скитовцы (Скачков, Фотинский, Спинадель, Рафальский, Эйснер) и против «советского» соблазна. Как и всю творческую интеллигенцию 20-х и 30-х годов, скитовцев притягивали Париж и Москва, что повлекло за собой и череду отъездов. Однако в «Ските», как показывают воспоминания и корреспонденция его участников, возникла такая атмосфера нелицеприятной критики и дружеской взыскательности, какой многим из уехавших не хватало. Они остро переживали отрыв от привычной творческой среды, писали А. Л. Бему и оставшимся в Праге скитовцам, посылали свои стихи, заочно принимали участие в вечерах «Скита», при публикации указывали на свою принадлежность к этому литературному содружеству. На вечере памяти Бориса Поплавского Бем говорил: «Мы знали здесь, что Поплавский в последнее время мечтал о Праге, где — так он думал — еще слушают стихи» [54]. Но как раз наиболее жизненно активные члены «Скита», связанные с «первым, героическим» периодом русской эмигрантской поэзии (А. Туринцев, X. Кроткова, С. Рафальский, А. Эйснер), уехали во Францию. В статье «Русская литература в эмиграции», написанной для энциклопедического издания, Бем смог назвать только трех пражан — Вячеслава Лебедева, Аллу Головину, к тому времени жившую попеременно во Франции и Швейцарии, и Эмилию Чегринцеву [55].
«Скит» как единое организационное целое поддерживал связи и с Парижем, и с Берлином, где вышла книга А. Головиной «Лебединая карусель» и антология русской зарубежной поэзии «Якорь» со стихами ряда скитовцев, и с провинциальными эмигрантскими центрами (Варшавой — прежде всего в лице Льва Гомолицкого, Таллином, Випури, Белградом, Шанхаем). В числе гостей «Скита» и посетителей его вечеров были М. Цветаева, И. Северянин, Сирин (В. Набоков), Е. Калабина, М. Форштетер, Л. Кельберин, А. Ладинский, З. Шаховская, польский поэт Л. Яворский, эстонский поэт В. Адамс.
Стихи писали и те члены «Скита», которые преимущественно проявили себя в других жанрах (в прозе — С. Долинский и Н. Терлецкий, в критике — Н. Андреев и Г. Хохлов). И наоборот: поэты пражского «Скита» оставили след и в прозе, и в драматургии, и в публицистике, и в критике. Остались их дневники, воспоминания, письма. Все это найдет место во втором томе настоящего издания.
«Пражская русская поэзия» (так назвал одну из своих статей выдающийся чешский знаток русской поэзии Зденек Матхаузер) [56], наиболее значительным явлением которой был, несомненно, чешский период творчества Марины Цветаевой, в современном литературоведении оценивается далеко не однозначно. В двухсотстраничной книге Мартина Ц. Путны «Россия вне России» [57]ей уделены два коротких абзаца в главе «Альфред Бем. Король скитников». Л. Н. Белошевская, напротив, стала ее постоянным пропагандистом и адвокатом [58]. Стихи ряда скитовцев входили в антологии русской зарубежной поэзии «Якорь», «Эстафета», «На Западе», «Муза диаспоры», «Вернемся в Россию — стихами…», «Мы жили тогда на планете другой…» Евгений Евтушенко включил в свою антологию «Строфы века», подводившую поэтический итог столетия, стихи Головиной, Лебедева, Мансветова, Рафальского, Туринцева. Эйснера. Рене Герра издал трехтомник стихов, прозы и публицистики Сергея Рафальского. Ефим Эткинд в предисловии к книге Аллы Головиной «Городской ангел» как бы «поставил знак качества» на ее поэзии. О Вячеславе Лебедеве как о примечательном литературном явлении писали Глеб Струве, переводчица поэта на чешский язык Гана Врбова, Зденек Матхаузер. Евгений Витковский в серии «Малый серебряный век» издал стихи и переводы Алексея Эйснера. О Е. Гессене читали научные доклады и писали В. Каменская и Ц. Кучера, о Т. Ратгауз — Л. Спроге. Несколько публикаций в последнее время было посвящено Борису Семенову. Однако все это не создает достаточно полной картины деятельности «Скита» в целом.
51
Бем А. Л. Вступительное слово к выступлению Вас. Г. Федорова, Вяч. Лебедева и Ирины Бем. 19.IX.1943 г. //Там же. К. 12.
58
Белошевская Л. «Скит» и русская литературная Прага // Русская, украинская и белорусская эмиграция в Чехословакии между двумя войнами. Т. I. С. 214–220; Она же. Пражский «Скит»: попытка реконструкции // Rossica. 1996. № 1. С. 61–71; Молодая эмигрантская литература Праги (Объединение «Скит»: творческое лицо) // Духовные течения русской и украинской эмиграции в Чехословацкой республике (1919–1939). Praha, 1999. С. 164–202.