V
...Они живым нужней...
Холодный ветер
Хлестал наотмашь по лицу меня,
Когда я нес цветы святые эти,
Цветы из негасимого огня...
1960
«Свет звезды, которой закатиться…»
Свет звезды, которой закатиться,
Ярок, торжествующ, небывал.
Белый лебедь, прежде чем разбиться,
Так поет, как сроду не певал.
Что короче нашей жизни дивной?
Этим чувством нам и надо жить,
Чтобы было песней лебединой
Все, что мы успеем совершить.
1965
СТАНЦЕВ ВЕНЕДИКТ ТИМОФЕЕВИЧ
Родился в 1922 году в деревне Родионовне Саратовской области в крестьянской семье.
Окончил учительский институт в городе Балашове в 1941 году.
С первых дней Великой Отечественной войны — на фронте.
После войны — военный журналист, сотрудник газет «Красный воин», «Советское слово», «Красный боец».
Первые стихи напечатал в 1957 году.
Первый сборник стихов «Роса на стволе» вышел в Свердловске в 1962 году.
Затем были изданы книги «Иду в бой» (1965), «Баллада о хлебе» (1970), «Залп» (1972). Награжден орденами Отечественной войны II степени, Красной Звезды и 14 медалями.
Член КПСС с 1946 года.
МАТЬ
Поэма
Двенадцать.
Ночь.
Слепящий свет гашу.
Не спится:
раны ноют к непогоде...
Я в дверь воспоминания вхожу —
она ведет
в мои ребячьи годы...
Степное солнце —
обветренное и стылое —
смотрело на деревню
немигающим оком.
Мать причитала:
«До чего же ты, жизнь, постылая,
и что нам в этом городе проку?
И без нас проведут
дорогу железную,
разве можно прожить без земли-то?»
Мерзла лошадь,
от старости облезлая,
кто-то дверь забивал деловито.
Мать оплакивала дом осиротелый,
отец возился с перегнившею супонью,
косясь на мать, ругался то и дело
и гладил лошадь ласковой ладонью...
Вот мать моя
вошла в чердачный зев,
иконы бросила
(свидетель — вечер поздний),
потом, глаза испуганно воздев,
перекрестилась бережно на звезды.
И ставни — на крючок,
и двери — на засов
от сатанинских глаз
и от Христова ока...
Тоскует печка без угля и дров,
без хлеба стол печалится глубоко.
Не отмолила мать ни мужа, ни любви,
не выпросила мать ни хлеба и ни соли.
Куда ни кинь —
везде рубли, рубли...
А деньги не даются божьей волей.
Лежит Христос на чердаке в углу.
Прозрачный месяц спит над переулком.
А мать,
прильнув к оконному стеклу
не месяц видит,
а большую булку.
Отец нас прокормил бы —
будь живой,
и заработал бы
на хлеб и сахар,
да под вагонными колесами зимой
погиб отец мой —
бывший пахарь.
С получкой не придет уже отец.
В деревню б матери:
как раз хлеба поспели,
да горе извело ее вконец,
больное сердце приковав к постели.
Став с голодухи
и взрослей, и строже,
я говорю серьезно:
«Слушай, мать,
а если я учебники заброшу,
пойду работать,
чтоб не голодать?..»
«Нет, трудом твоим не прокормиться,
проку нету от такой плотвы,
вам — таким —
теперь велят учиться,
вот, сыночек, и учитесь вы.
Мы о школах знали понаслышке,
лет с восьми гоняли нас в поля.
Ты ж читаешь вон какие книжки,
может быть, пройдешь в учителя.
Ну а я определюсь в столовку,
буду мыть посуду и котлы,
тут большая не нужна сноровка.
А потом — куски там
и мослы...»