В дверь постучали.
– Эй, вы, что закрылись, дайте людям покурить!
– На лестничной клетке курите!
– Олеся, че они там закрылись, голубые, что ли? – раздались возмущённые голоса, прерываемые хихиканьем.
В животе у Коли неприятно зажурчало.
– Ну что, дрожишь, мальчонка? В общем, скажу тебе так – не там ищешь. Если бы ты раскинул свои куриные мозги, ты бы понял, что к чему. Кому ты веришь-то? Ашоту, что ли? Ты посмотри на него. И подумай. У него совершенно конкретный бизнес, бары-дискотеки, и девочки-стриптизёрши. А тут ваш Баскаев со своим пониманием профессионального танца. Из любой неумехи сделает звезду. Это же смешно. Но и опасно. Подумай на досуге, кому это выгодно. Может, вашей Ларисе? А что, Баскаев раскрутил, помещение выбил, на фестивалях засветился. Кто бы вас выслушивал, если бы не он?
– Ты просто хочешь меня с ними со всеми стравить! Ты мне только скажи – за что?!
– Я тебе в сотый раз объясняю, – Женя взял тон, как у воспитательницы из детского сада, – я к этому не имею никакого отношения, потому что вообще с ним не общался…
– А Сурковский?
– А что Сурковский?
– А Сурковского – за что?
– Слушай, я ведь не справочная служба, ты меня обвиняешь, я чист, я невинен, люди!
Женя отпустил руку и схватил нож. Он толкнул Колю плечом, отбросив его от двери. Нож в руке задрожал. Наверное, он решил меня зарезать, думал Коля, не сводя глаз с кухонного ножа, играющего в Жениных руках. Взгляд его был совершенно обезумевшим. Со стороны коридора стучать перестали, и шум снова переместился в комнату. Сердце бешено стучало, с каждым толчком сотрясая все тело. Это тебе не игрушечная граната, застряло у Коли в голове, это уже «прощайте, скалистые горы». Ветер с шумом ворвался в плохо закрытую форточку, она хлопнула и завибрировала. Рука у Жени перестала дрожать, он перехватил рукоятку и замер. Сейчас он на меня кинется, через секунду-другую…
Женя размахнулся и резким движением прочертил линию по тыльной стороне своей руки. Тонкая ткань разъехалась и стала намокать. Колю охватили оцепенение, какая-то вялость и апатия. Женя со своей холодной улыбкой продолжал полосовать методично свои руки. Потом он стал нервно хихикать, и, наконец, хохотать. За дверью снова собралась публика, уже достаточно настойчиво пытавшаяся открыть дверь. В конце концов, дверь поддалась и с треском распахнулась. Мысль у Коли вернулась в прежнее состояние, и он почти побежал, расталкивая охающих девиц. Олеся стояла в коридоре, помогла ему найти свою куртку и ботинки, наградив его сочувствующим взглядом.
Только на улице, пробежал квартал, он остановился и огляделся по сторонам.
37.
– Принесли газеты.
Рафик понимал, что скрываться на даче от мифического Жени – глупо, смешно, нелепо. Но Корсуков жестко предупредил, чтобы они не высовывались. И потекли мучительные дни ожидания. Для Рафика такое времяпрепровождение, по меньшей мере, было странным.
Он привык быть в гуще событий, тем более, с приближением нового года ситуация становилась все более смутной и неопределённой.
В России так всегда – не знаешь, чего ждать от ёлочной суеты. Предвыборная истерия, которая выливается на головы избирателей со страниц газет и телевизионных экранов, планомерно подводит к тому, что поставить «галочку» напротив нужного кандидата есть чуть ли не главное дело жизни. Вся эта чехарда интересовала Рафика с сугубо коммерческой точки зрения.
Даст ли новая власть жить, или снова начнут искать «законные» пути зачистки рядов строителей капитализма? Ему, с его маленьким сектором рыночной экономики, бояться было нечего, но быть в курсе событий, вовремя уловить за смутными обещаниями настоящий смысл – было просто первейшей обязанностью.
Так и проходили их дни пребывания на даче с Колей. Внизу, в вестибюле, сидели люди Корсукова, которым, по мнению Рафика, даже нравилась такая «ненапряжная» жизнь.
Два молоденьких лейтенанта в глубине души считали верхом глупости охранять этих двух совершенно не похожих друг на друга людей. Рафика они уважали, потому что чувствовали за ним силу, прекрасно сознавая, за чей счёт они здесь живут.
Неврастеничный Коля вызывал в их душах чувство иронии. По их мнению, это был бесполезный для общества человек.
Если Рафик, закованный в рамки вынужденного безделья, продолжал слушать новости, звонить по телефону, выходить в интернет, то Коля вставал поздно, бродил по дому с потухшим взором и кругами вокруг глаз, пил чай, снова заваливался на диван, чтобы поставить кассету с очередным боевиком, лишь иногда пытался делать разминку. Книги и газеты обходил стороной, всем своим видом показывая абсолютное равнодушие к происходящему. Из литературы признавал только странную папку с выпадающими оттуда постоянно измятыми листками бумаги, да ещё крутил в руках видеокассету с затёртой наклейкой. Видимо, это была единственная кассета, где не было звуков стрельбы и кровавых пятен во весь экран.