– Да вот, понимаешь, жена из дому выгнала. Так вот жизнь прижала.
– А ремнём-с не пробовал? – засмеялся незнакомец, открывая довольно хорошие зубы, что удивило Женю.
– Да нет, не пробовал, воспитание не позволяет. Ну, так как?
– И надолго гостить собрался?
– Ты отшельник, гостей не любишь? – попытался подстроиться под его интонацию Женя.
– Любишь – не любишь. Я уже от людей устал. И от жизни тоже. Вижу, человек ты серьезный. Нехай, ночуй. Только ночи холодные, тут тебе не барские покои. Выбирай на вкус, где кости бросишь. Больно одет ты легко, – даже немного участливо резюмировал он, осматривая Женю ещё раз. – Ладно, дам тебе одеяло. Но потом к своей жинке ужо обратно просись. В общем, надолго тут не рассчитывай. У меня тут с ментами все отлажено, меня они не трогают, если что, предупреждают, а чужих не любят. Я тебя прикрывать не стану, словят – сам выкручивайся. Посему приходи, когда вот так, сумеречно, чтобы и кошки не видели. Сдается мне, что ты не сегодня этот тихий уголок приметил.
Смотри-ка, сообразительный дядька, осторожный, и смекает быстро, подумал Женя, радуясь, что и на этот раз его чутье не подвело. К тому времени незнакомец включил освещение, лампочка, правда, тускло разбрасывала рассеянный свет, но теперь Женя мог оглядеться.
– Давай познакомимся, что ли. Я – Жора, – протянул он руку, дружелюбно улыбаясь.
Дверь в квартиру на первом этаже была приоткрыта, но Жене показалось, что там незнакомец не жил.
– Ты сам-то, где обитаешь?
– Любопытный ты, Жора.
– Не без этого. Как тебя звать, говоришь?
– Зови просто – Михай. Давай с тобой договоримся, Жора. Когда я сам рассказываю – ты не перебиваешь. Когда отмалчиваюсь – в душу грязными пальцами не лезешь.
– О’кей, договорились. Так куда мне?
– Жди, сейчас вернусь, принесу тебе одеяло.
И Михай нырнул в какую-то дверь под лестницей. Женя достал сигарету и стал её разминать. Сигарета была немного влажной, но он не обращал на это внимания. В этом «тихом уголке» он надеялся пересидеть пару-тройку недель, пока все утрясётся и успокоится. В том, что его уже ищут, он не сомневался. Свои люди оперативно сообщили, что «стрелка» в баре прошла прочти мирно, по крайней мере, все живы. Больше информации никакой не было, но Женя шкурой чувствовал, что охота уже началась.
Как человек, не лишённый эстетических чувств, пару дней назад он зашёл попрощаться в театр Сурковского, а на другой день к Олесе. Сентиментальность! Сколько раз он ругал себя за это совершенно ненужное качество. Убийцы очень сентиментальны, вспомнилась ему фраза, услышанная где-то. И он улыбнулся, раскуривая, наконец, сигарету.
– Э, да ты курильщик. А я вот не курю, по правде сказать, табак плохо переношу, – снова появился, словно из-под земли, Михай.
– Неправильный ты какой-то, Михай.
– Что делать, Жора, воспитание у меня купеческо-дворянское.
– Это как?
– Это так. Когда нужно торговаться – тогда купец. А если о высоком поговорить – тут вся голубая кровь прямо в голову ударяет. Усёк?
Михай говорил неторопливо, словно подбирая слова, но найденные предложения ложились, как камни на мостовую. Он отдал Жене какое-то ещё вполне добротное одеяло и молча указал на дверь открытой квартиры. Женя понял, что аудиенция окончена, и поспешно открыл дверь, делая вид, что боится, будто хозяин передумает. Точно, он ведет себя как хозяин, подумал Женя, заходя в квартиру и насвистывая что-то из классики, как ему представлялось.
Квартира была пустой, но одна из комнат закрывалась на крючок, окно было заколочено куском фанеры, вся она походила на склеп, но Женя обрадовался тахте, стоящей в углу и, недолго думая, завалился спать.
Среди ночи он проснулся от приглушенного писка, доносившегося из глубин подвала. Он лихорадочно нашел зажигалку и внимательно оглядел пол. Потом облегченно вздохнул, поняв, что писки где-то там, далеко, и снова отключился.
40.
Коля метался на кровати в верхней комнате, пытаясь справиться с жаром. Временами он видел лицо Рафика, приносящего ему клюквенный морс, и слышал голоса, как будто присыпанные горячим песком.
– Что делать-то будем? – Это один из охранников, определил Коля, тот, который помоложе и поглупее.
– Да ничего, простуда. В крайнем случае, начнем антибиотики колоть. Посмотрим несколько дней, – отвечал голос Рафика.
– Вы врач, что ли? – удивился охранник.
– Нет, не врач, но многое умею. Поживёшь с мое, будешь у-умный, как жираф.
Рафику было немного жалко Колю, но этот переполошившийся юнец его раздражал. Голоса стали отдаляться, теперь Коля различал только интонации, и представлял себе, что это наборы звуков в виде жидкости, содержащихся в разных сосудах. Кто-то невидимой рукой переливал эту почти эфирную жидкость из сосуда в сосуд, звук от этих манипуляций отдалённо напоминал слова и фразы, а может, это были звуки журчания ручейка или завывания ветра, Коля уже не мог понять. «А нужно ли понимать?» – будто спрашивали его, и он вспомнил сказку про Нарнию, про чудесного льва, своим пением создающего мир вокруг себя. Только это пение могли слышать не все. Так и здесь ему казалось, что нечто неопределенное, что он идентифицировал как мелодию, другие воспринимают как обычную речь.