Один полицейский принес наши сумки, а другой натянул белые перчатки и переворошил все вещи. Я просто сидела, держа узелок со спичечным коробком. От меня не потребовали его отдать, и я вздохнула с облегчением: ведь для меня теперь не было ничего святее, чем этот узелок, разве что мое обручальное кольцо. Я не чувствовала никакой опасности для нас, но все же посоветовала себе не распускать язык. Следователь принес мне черный кофе на овальном подносе с мозаикой, изображавшей голубую бабочку, а потом зашел в кабинет начальника. Я успела увидеть Фреда в профиль. Спустя какое-то время они вышли все вместе. Похоже, в дружелюбном настроении. Начальник по-братски обнялся с Фредом, и нас посадили в чью-то личную машину. Пока мы ехали, никто из нас не проронил ни слова. Мы въехали в столицу, Кайенну, расположенную в дельте реки, которая тоже называется Кайенна. У Фреда был адрес гостиницы, которую посоветовал ему начальник. Нас высадили у подножия холма: дальше дороги не было. Куда-то наверх, показал Фред жестом, и мы поволокли багаж по каменным ступенькам, ведущим к нашему следующему жилищу.
– О чем вы беседовали? – спросила я.
– Ну-у, даже не могу сказать – он говорил только по-французски.
– А как же вы общались?
– Коньяк.
Фред призадумался.
– Я знаю, что ты переживаешь за водителя, – сказал он, – но тут мы бессильны. Он нас в опасное положение поставил, и я, по большому счету, тревожился за тебя.
– Да я вообще не испугалась.
– Вот-вот, – сказал он. – Потому-то я и тревожился.
Гостиница пришлась нам по вкусу. Мы пили французский бренди из бутылки, спрятанной в бумажный пакет, а спали, накрутив на себя несколько слоев противомоскитной сетки. Окна были без стекол, и в нашей гостинице, и в жилых домах в низине. Кондиционеров тоже не было. От жары и пыли спасали только ветер да периодические дожди. Мы слушали музыку, долетавшую из бетонных трущоб, – вскрики саксофонов, звучавших одновременно, а-ля Колтрейн. Утром мы пошли исследовать Кайенну. Главная площадь имела форму трапеции. Она была вымощена черно-белой плиткой, по краям росли высокие пальмы. Был сезон карнавала (а мы-то и не подозревали), и город почти опустел. Мэрия – беленое здание в стиле французской колониальной архитектуры XIX века – закрылась на праздники. Нас привезли к церкви, которая выглядела заброшенной. Когда мы открывали калитку, из-под пальцев посыпалась ржавчина. Мы бросили несколько монет в банку для пожертвований – старую жестянку от “Чок фулл о-натз” со слоганом “Небесный кофе”, выставленную у дверей. Пылинки порхнули во все стороны, подсвеченные солнцем, и образовали нимб над головой ангела, изваянного из сияющего алебастра; изображения святых томились в заточении среди осыпавшейся штукатурки, покрытые столькими наслоениями темного лака, что их стало невозможно узнать в лицо.
Казалось, все тут парило в замедленном темпе. Мы были здесь чужестранцами, но передвигались незаметно для всех. Мужчины торговались, приценяясь к живой игуане, которая колотила своим длинным хвостом по земле. Паромы, нагруженные под завязку, отплывали на Чертов остров. Из гигантского танцзала в форме армадилла лились звуки калипсо. Тут было несколько маленьких сувенирных лотков. Товары на всех были одинаковые – тоненькие красные пледы китайского производства и синие, с металлическим отливом дождевики. Но больше всего было зажигалок, самых разнообразных зажигалок, с нарисованными попугаями, ракетами и солдатами Иностранного легиона. Пожалуй, почти ничего такого, из-за чего стоило бы задерживаться, в Кайенне не было. Мы подумывали подать документы на бразильскую визу и сфотографировались у загадочного китайца, которого звали доктор Лам. Его студию загромождали крупноформатные фотокамеры, сломанные штативы и ряды огромных стеклянных флаконов со снадобьями из лекарственных трав. Фотокарточки для визы мы у него забрали, но, словно околдованные, так и остались в Кайенне до годовщины нашей свадьбы.
Наступило воскресенье – последнее воскресенье нашего путешествия. Женщины в ярких платьях и мужчины в цилиндрах праздновали окончание карнавала. Мы пошли вслед за их импровизированными карнавальными колесницами и попали в Ремир-Монжоли, коммуну к юго-востоку от города. Праздничная толпа разбрелась. Ремир выглядел совершенно покинутым. Мы с Фредом обомлели, загипнотизированные пустотой его длинных, неоглядных пляжей. Лучшего дня для годовщины нашей свадьбы нельзя было и вообразить, и я невольно подумала, что тут самое подходящее место для пляжного кафе. Фред первым ступил на пляж, свистнул, подзывая черную собаку, которая бегала перед нами. Хозяина собаки нигде было не видать. Фред кинул в воду палку, и собака принесла ее обратно. Стоя на коленях, я принялась чертить пальцем на песке план воображаемого кафе.