Добрую минуту Белов сидел, хлопая глазами, а потом наконец понял этот молчаливо-повелительный жест незнакомца, быстро собрал газеты, освободив проход и скамейку. Мужчина в пальто опустился напротив, посмотрев Феликсу прямо в глаза. И сразу стало ясно, почему его взгляд был таким пронизывающим – разные радужки: один глаз светлый, точно янтарь или нефрит, а второй – непроницаемая агатовая чернота вечного мрака. Феликс только было собрался что-то сказать, даже еще не решил, что, набрал в грудь воздуха, сердце больно стучало по ребрам, но его новый сосед с безразличным видом отвернулся к окну, закрыл глаза и, скрестив на груди руки, откинулся на спинку. Через минуту он спал или делал такой вид. По крайней мере, он даже не вздрогнул, когда с наружной стороны вагона к окну подошла женщина и, сотворив из ладоней козырек, прижала нос к распаренному стеклу, а потом тотчас исчезла.
Он не вздрогнул даже, когда, увидев эту женщину, от неожиданности вскрикнул Феликс.
Последними перед самой отправкой в вагон пытались ворваться гармонист с двумя-тремя шумными запевалами. Но их растолкал вихрастый черноусый парень.
– А ну пшли, вагон полный, зайцы чертовы! – Он втиснулся между ними в тамбур, развернулся и вытолкнул музыкантов наружу, инструмент жалобно застонал и смолк.
– Тебе че, жалко, ниче не полный! – раздалось снаружи.
– А ну исчезни! – Одет в галифе, поверх черной суконной гимнастерки черная кожаная куртка нараспашку. Выглядел он как сотрудник угрозыска. Феликс увидел, как у пояса сверкнула кобура. Совершенно точно, мильтон. И разговаривает, как мильтон.
Издав протяжный свист, поезд покатился. Через минуту в вагон перестал поступать свет с дебаркадера, окна почернели, и все погрузилось в туманный полумрак, который лишь слегка рассеивался единственной лампочкой, что покачивалась под потолком в такт движению состава. Феликс ощутил, как по телу пробежал озноб предчувствия.
Глава 2. Дебют. Уполномоченный МУРа начинает следствие
– Всем оставаться на своих местах! – внезапно этот последний, который вскочил в вагон, когда поезд уже было тронулся, выхватил из кобуры наган.
В это мгновение кондуктор, проверявший документы, подсунул кусок арматуры под ручку двери в тамбур, стуча сапогами, невозмутимо прошелся в конец вагона и точно таким же манером запер вторую дверь у клозета.
– В чем дело? – взвизгнула баба с елью.
– Это что, шутка? – оторвавшись от блокнота, подняла голову, точно сурок в пустыне, девица в красной косынке. – Зачем подпирать двери?
В голосе был протест, а ребячье лицо сияло, будто в предвкушении какой-то веселой авантюры. Она отложила блокнот и расстегнула ворот плаща, обнажив воротник серой юнгштурмовки. Наверное, подумала, что грядет какой-то новогодний розыгрыш.
Феликс не успел осознать, что он почувствовал, когда с двух концов вагона запирались выходы, не понял, боится он или же, как и молодая революционерка, жаждет приключений. Всю жизнь он просидел в своей темной конуре, решая шахматные задачки, впервые совершил выезд из родного города. Он был из тех счастливчиков, кто проморгал революцию. Он почти не видел – не стал приглядываться, какие вершились за его окнами перемены, его внимание не увлекли боевые действия, попыхивавшие огнем и взрывавшиеся револьверными выстрелами. Он выходил из дома очень редко и не замечал валявшиеся под ногами трупы, он не удивлялся опустевшим магазинам, отсутствию трамваев на улице, ржавым рельсам, невозможности достать дров, хоть и мерз и проклинал холода в послевоенные годы. Он даже не испугался, повстречав однажды знаменитых «попрыгунчиков» в арке дома, в котором располагалась контора его отца. Белые саваны выросли перед ним, точно черти из коробочки, а Феликс лишь кинул косой, недоверчивый взгляд, прошел мимо, оставив грабителей в недоумении. Его тогда и не тронули.
А теперь, побывав в другом городе, он будто очнулся. И тотчас его бросило в эпицентр какого-то события… Хорошо это или плохо?
И он невольно посмотрел на соседа напротив, тот открыл глаза, разбуженный шумом, сделал короткий полуоборот назад, бросил на наган равнодушный полусонный взгляд и едва качнул головой, будто с усталости или досады, но тут же вернул свою прежнюю позу и устремил взгляд в окно, словно ничто его не касается.
– А в чем, собственно, дело, товарищ? – вдруг из-под набросанных в кучу вещей, чемоданов, узлов на скамье напротив грузинской пары и через проход от Феликса поднялся субтильный молодой человек с чуть взлохмаченными после сна русыми волосами, аккуратно стриженными светлыми усами и щеками, покрытыми светлой с заметной проседью щетиной. Феликс присмотрелся к нему. Лицо, как будто слишком юное для седины, не было столь молодым, как казалось на первый взгляд, вокруг рта и глаз пролегали морщинки, на виске рваным росчерком синел шрам от пули, полученный явно еще в революцию. Наверное, он был не то красным командиром, не то отсиживался на баррикадах, но не более – выправка не военная, а вся его поза какая-то чересчур вальяжная.