Духота и спертый воздух сделали свое дело: все быстро напились. Когда в десять вечера повар вынес запеченных с апельсинами кур, Наталья и один из рабочих уже дремали на стульях. Тем не менее главное блюдо чуть подстегнуло празднование: вновь полились по рюмкам все имевшиеся спиртные напитки.
Петр расспрашивал Аяну про Иркутск и Байкал. Он чувствовал возникшую между ними симпатию, но все меньше улавливал суть ее ответов. К тому же от недостатка кислорода начинала болеть голова. Петр злился на себя, что слишком быстро взял алкогольный «разгон», но потом и эти эмоции ушли, оставив только глухое праздничное отупение.
Метель за окном не прекращалась, и сигнал со спутника никак не хотел проходить. За пять минут до полуночи коллектив станции упросил Тамару Павловну выступить с новогодним обращением вместо президента. Разрумянившаяся начальница поблагодарила всех за работу и пожелала счастья. На словах, что экспедиция стала для нее второй семьей, она расплакалась. Все бросились ее обнимать, Петр заметил, что щеки Аяны тоже стали влажными. Но вот у кого-то зазвенел поставленный на полночь будильник, одна за другой хлопнули пробки от шампанского, и слезы тут же сменились смехом. Полярники наполнили бокалы, громко сосчитали до двенадцати, чокнулись и выпили.
После этого народ начал расходиться. Аяна пожелала Петру спокойной ночи и быстро ушла в свою каюту. Те, кто еще не хотел спать, запустили на телевизоре запись «Иронии судьбы». Петр с детства ненавидел этот фильм, поэтому, допив коньяк, со всеми попрощался и поспешил в ванную. Холодная вода помогла чуть освежиться, но движения и мысли по-прежнему оставались путаными. Держась за стенку, он пошел к себе в комнату. В это время главный герой «Иронии» уже напивался в бане с товарищами под дружный гогот участников экспедиции.
«Поразительно, как это вообще можно смотреть, – подумал Петр с отвращением. – Еще и этот Лукашин. Рожа мерзкая, голос еще хуже… Главное, ведь когда снимали эту унылую залепуху, никто из экспедиции наверняка даже не родился».
Он кое-как добрел до своей комнаты и уже собирался войти, когда заметил, что из-под двери в конце коридора выбивается тусклый лучик света. В душе Петра проснулось пьяное любопытство. Осмотревшись и удостоверившись, что никто не собирается уходить из гостиной, он осторожно приблизился к лаборатории. Дверь оказалась незапертой. Это показалось Петру странным: он отчетливо помнил, что Глеб Мэлсович оставался, чтобы ее закрыть.
«Наверное, кто-то из археологов забегал в лабораторию между тостами и не захлопнул», – подумал он.
Еще раз оглянувшись, Петр приоткрыл дверь и заглянул внутрь. На верстаке горела настольная лампа, наполнявшая комнату таинственным рассеянным светом. Он осторожно вошел и осмотрелся. Большинство лежавших на верстаке и полках находок казались ему откровенным мусором, интересным только из-за своего возраста и обстоятельств обнаружения. Взгляд зацепился разве что за браунинг с отломанным курком. Впрочем, Петра манило совсем не ржавое оружие и остатки разнообразного скарба. Вальяжно разгуливая по лаборатории, он лишь томил себя приятным ожиданием, оттягивая момент встречи с главным артефактом. Таинственное яйцо влекло его все сильнее. Когда дальше терпеть стало совсем невозможно, Петр открыл герметичную дверь и вошел в хранилище.
Чем ближе был заветный кейс, тем больше он волновался. Повлажневшими руками Петр отщелкнул замки и поднял крышку. Голубая подсветка придала яйцу необычный темно-синий оттенок, как у необработанного лазурита. Петр бережно взял его в руки и провел пальцами по вырезанным буквам. Внезапно он проникся к камню сочувствием, даже жалостью.
«Австрия, значит… далеко же тебя занесло от родного Тироля. А может, он тебе и не родной… Вдруг ты гость из какой-нибудь дальней галактики?»
Петр завороженно рассматривал артефакт, забыв о времени. Когда он наконец опомнился, было без десяти три. Петр с ужасом подумал, что за это время кто-то мог заметить его в лаборатории или, еще хуже, не заметить и захлопнуть дверь. Тогда черт знает сколько ему тут придется просидеть. Быстро положив яйцо на место, он выбежал из хранилища. К счастью, дверь в лабораторию была все еще открыта: по-видимому, за все это время никто так и не заглянул в эту часть станции. Петр осторожно закрыл хранилище, погасил лампу, крадучись вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Вокруг никого не было, только из комнаты отдыха доносились тихие отголоски фильма – судя по звукам, Ипполит мылся в душе в одежде.