Макар прошел еще немного и оказался на центральной площади. Там наконец достал камеру из чехла и стал снимать: вот спуск к пересохшей реке, на котором раньше был торг, вот колокольня, живописно возвышающаяся над округой. Жаль, деревянная лестница давно обвалилась – с верхнего яруса получились бы отличные панорамные фото.
Макар зашел в разрушенный храм, снял, как просвечивает небо через дыру в обвалившейся крыше, остатки росписей на сводах. Крыша в притворе была цела, и фрески сохранились чуть лучше, чем в центре и у алтаря. Макар долго разглядывал яркую сцену Страшного суда с огромным змеем, чертями и грешниками, которых мучили самыми изощренными способами. Убранство храма, по-видимому, было вывезено при переселении Правдинска или разворовано раньше. На полу, выложенном метлахской плиткой, лежало лишь сорвавшееся из-под купола разбитое латунное паникадило.
Отсняв храм, Макар пошел в сторону бывшей набережной. На месте реки остался только овраг, заросший камышами и сорной травой. Возле обвалившейся деревянной пристани зияли дырами скелеты лодок и небольших кораблей. Макар заглянул в несколько особняков и бывших лавок. Кое-где в комнатах стояла рассохшаяся мебель, на стенах виднелись остатки обоев. В одном из домов он обнаружил выцветшую семейную фотографию в рамке и связанные бечевкой стопки номеров журнала «Нива», истлевшие до такого состояния, что они рассыпались от одного к ним прикосновения.
Макар много раз бывал в заброшенных домах, но подобные находки неизменно вводили его в состояние лирической грусти. «Вроде бы была жизнь – и нет ее, – размышлял фотограф. – А что осталось? Только стены и какой-то забытый хлам. И даже не узнаешь, где теперь эта семья – исчезла вместе с Правдинском или где-то остались потомки. Может, это вообще дом Терентьевых? Алексей говорил, что у них был особняк на набережной». Он тосковал по исчезнувшей жизни и одновременно немного завидовал водителю: тот знал историю своей семьи, пусть и не самую радостную. Макар же был обделен родовыми преданиями, его родители не интересовались корнями, а бабушки и дедушки умерли, прежде чем он успел что-то у них спросить. В советское время семья часто переезжала, хранить «хлам» тогда было не принято, и в доме почти не было старых вещей. В альбоме осталась пара фронтовых фотографий прадеда по имени Григорий, но никто из родственников не знал даже его фамилии. Возможно, именно поэтому еще в школе Макар увлекся прогулками по заброшкам – замещал чужими историями отсутствующую свою.
Из пустых купеческих домов получались красивые кадры – мертвый город и многоцветная осенняя природа в черных рамках выбитых окон. Впрочем, долго находиться внутри было некомфортно: над головой скрипели рассохшиеся деревянные перекрытия. Заходя в очередной особняк, Макар каждый раз боялся, что ему на голову рухнет потолок. Поэтому, сделав несколько снимков, он старался как можно скорее выбежать на улицу. За час он обошел все дома, показавшиеся ему интересными; теперь предстояло пройти в бывшую промзону, где стояла заброшенная громада полиграфкомбината.
На современных картах Правдинска не было, поэтому Макар открыл на телефоне заблаговременно скачанный довоенный план города. Купеческую и промышленную части разделяла небольшая речка с красивым названием Смородина. Если карта не врала, мостик через нее был перекинут лишь в одном месте – в верхней части города. Макар дошел по главной улице до пересохшего русла речки. Оно было совсем не глубоким, вроде широкой канавы. При желании через него можно было спокойно перебраться, но Макар не захотел лезть в траву. К тому же выше по течению он заметил большую кирпичную мельницу, показавшуюся ему интересной.
Макар подошел поближе. Здание и впрямь оказалось впечатляющим – трехэтажное, с огромной ржавой осью, оставшейся от давно сгнившего деревянного колеса. Вход был с другого берега, поэтому Макар сфотографировал его и решил зайти на обратном пути. Мост располагался в паре сотен метров от мельницы, его арка живописно нависала над сухими стеблями камыша. Макар перебрался по нему и оказался в бывшем заводском районе. Здесь на дорогах виднелись остатки асфальта, разбитые глубокой колеей от грузовиков. В первом ряду вдоль берега Смородины стояли развалины каких-то складов, бараков и невзрачных построек трудноопределимого хозяйственного назначения. Однако стоило выйти на улицу и взглянуть вдаль, как все их покосившиеся стены и выбитые окна мгновенно меркли, раздавленные краснокирпичным исполином типографии. Макар чувствовал себя неуютно – в таком месте вполне могла промышлять стая потомков брошенных в городе собак, – поэтому он быстрым шагом направился к комбинату.