Толя Мышкин. Это же был самый первый — из всех мальчишек — самый лучший Юркин друг. Настоящий. Один за все время жизни в Устиновке и в Раздольном. С игрушечных самолетов и началась их дружба. Нет, раньше — с катания на санках.
Неслышно выпал первый снег. Выпал ночью, для этого он всегда почему-то выбирает ночь. Вчера весь день в окна еще глядела хмурая осень, а на рассвете по земле разлилась такая белизна, что ступить боязно.
Из клунь, сараев мальчишки с утра повытаскивали санки за селом Раздольным, на буграх, загалдели, закружились — не хуже весенних галок. У Юрки саней не было, он выпросился посмотреть, как другие катаются.
— В снегу не валяйся, ноги не промочи, — наказала мать, с тем и отпустила.
Он стоял долго. Замерз. Но никто из мальчишек не предложил ему покататься, Юрку словно не замечали… Видит — еще один бежит, запоздалый, и саночки за ним виляют. Вон это кто — Толька Мышкин. Он жил на самом конце села. Хата их была вторая с краю. Построились они перед войной. Тольку Юрка знал мало, вместе они ни разу не играли.
Толька подбежал к Юрке и с ходу:
— Давай вдвоем?
Санки его были на деревянных полозьях, однако крепкие и удобные, скользили легко, стремительно. Они менялись: то Юрка садился впереди, а Толька правил, то Мышкин занимал место пассажира, а Юрка — рулевого. Раза три они все-таки перевернулись. Юркины стеганые, с галошами, бурки промокли.
— Высушим, — сказал Толька. — К нам пойдем и на печке высушим. Домой вернешься как огурчик.
Накатались досыта. Когда уже и чубы, и штаны были — хоть выкручивай, вспомнили, что пора сушиться. Пришли к Тольке, поснимали все мокрое, расстелили на печи. Остыли немного, напились воды.
— Что-то есть охота… А тебе? — спросил Толька. — Картошку будешь?
— Буду.
Он открыл заслонку, рогачем — уверенно, как заправская хозяйка, — выдернул из печи казанок и поставил на край топчана, слева от печи. Отбросил крышку. Над казанком поднялся парок.
— Еще горячая!.. Давай скорей. Вот тебе ложка. Бери хлеб.
Дно чугунной посудины показалось раньше, чем они наелись. Толька ополоснул казанок, ложки убрал в стол, похлопал себя по животу:
— Червяка заморили. Можно жить… Самолеты делать умеешь? — спросил он ни с того, ни с сего.
— Голубей бумажных — умею.
— То — другая птица. — Толька откинул рядно, что свисало с топчана до пола, наклонился. — Такие видел?
В руках он держал аэроплан — конечно, самодельный, но очень похожий на боевой, настоящий; у него были два пропеллера, три кабины, несколько пулеметов и маленькие шасси-пуговицы. А построил Толька свой бомбовоз из обыкновенных будыльев подсолнуха.
— Ну как? — Он бегом пронес самолет по хате, и пропеллеры закрутились.
— Как правдешный! Дай подержать.
— Подержи… Да не за крылья бери, за фюзеляж. Так… Хочешь — вместе будем строить?
— А ты научишь?
— Научу, — пообещал Толька. — Тут и учить нечего. Все просто. Приходи завтра. Прямо с утра начнем.
— Завтра? — пожалел Юрка, что такое интересное дело откладывается.
— Да ты не думай, я тебя не гоню. Гуляй у меня сколько хочешь. Одному скучно, надоело уже… Мать на работе целыми днями. В столовке она у летчиков работает. Приходит вечером. Вот и сижу один… как сыч.
Да, вблизи Раздольного базировались пикировщики, и все этим гордились, особенно мальчишки. Аэродром был со стороны той окраины, где жили Юрка и Толька. Вдалеке, на поле, стояли в ряд зеленые двухмоторные самолеты. Чуть загудят — пацаны бежали смотреть: на задание улетают или возвращаются? Близко к ним подходить не решались. Но однажды Юрку взял с собой в машину механик передвижной мастерской, они приехали прямо на аэродром, Юрка ходил между самолетами, разглядывал их, трогал руками; представлял, как поднимутся они в небо, ударят по врагам, немцы будут разбегаться в панике, а наши летчики все равно их настигнут и перебьют. Перехватило дух, когда Юрку посадили в кабину, показали приборы, пулеметы… Рассказывал он потом про это мальчишкам не один день.
— А ты был на аэродроме? — спросил он Тольку. — «Петляковых» видел?