Железное плавим мы в пламени горна,
Работают руки проворно-проворно,
И вторит нам тяжко вздыхающий мех:
Э-э-эхх! Э-э-эхх!
Ничто не дается рабочему даром.
Удар за ударом!
Удар за ударом!..
Наполнены легкие чудом-угаром
Все тише, все ниже вздымаются груди…
А надо немало коммуне орудий!
А надо немало штыков-то для всех!
Э-э-эхх! Э-э-эхх!
Ничто не дается рабочему даром.
Удар за ударом!
Удар за ударом!
Бьем молотом! Бьем молотом! Бьем! (30).
Неизвестно, как отозвался С. Есенин о стихотворениях С. Окова.
О реакции С. Есенина на выступление С. Окова рассказал в воспоминаниях П. Дружинин: «Всюду, где бы я ни встречался в эти дни с Есениным, я видел перед собой светлоликого и тихого юношу с характерной есенинской прической. Он был как-то вдумчиво невозмутим. Только однажды, на вечере местного пролетарского поэта Семена Окова в Театре имени Луначарского, я видел Есенина несколько иным.
Выйдя на сцену, Оков начал рассказывать свою биографию. Мы с Есениным наблюдали из-за кулис за публикой, среди которой, нам показалось, было немало так называемых бывших людей. Когда Оков начал перечислять свою родословную и разъяснять, что он родился от бездомной нищенки, чуть ли не в хлеву, в зале послышался злой смех. Есенин вдруг потемнел лицом, сжал кулаки и полушепотом заговорил «Зачем, зачем он это делает, унижается, да еще перед кем унижается, чудак…» (28, с. 249).
Встречи на Ташкентском вокзале
До
18 мая
1921 года
Железнодорожная станция Ташкент была отделена от города каналом Салар. Кроме вокзала на территории станции находились главные мастерские, депо, большой материальный склад, нефтехранилище, приемный покой, дешевая столовая для железнодорожников, чайная. С городом станцию связывали три широких улицы: Госпитальная, Духовская и Куйлюкский проспект.
Во время пребывания в Ташкенте С. Есенин жил в служебном вагоне. Переехать к Ширяевцу не мог, так как тот сам жил в небольшой комнате с престарелой матерью. Проживание в гостинице его не привлекало. «Жил Есенин в своем вагоне,- вспоминал художник Ф.В. Лихолетов,- стоявшем где-то на дальних путях Ташкентского железнодорожного вокзала. Утром, переступая через многочисленные рельсы, вместе с Колобовым и их спутником шли на привокзальную площадь, брали извозчика и ехали в город – либо к Ширяевцу, который, по-моему, в эти дни не ходил на службу, либо сразу в какую-нибудь чайхану в Старом городе – завтракать. Иногда по дороге прихватывали и меня (я жил в одном из переулков, близ Пьян-базара, так прозвали Воскресенскую площадь)» (25, с. 75-76).
Нередко С. Есенин принимал своих новых друзей и у себя в купе. «В вагоне мне приходилось бывать, - вспоминала Е.Г. Макеева (Михайлова). - Есенинское купе всегда было в порядке, на столике лежали местные газеты и стопка бумаги, полка была застелена одеялом, на котором тоже были бумаги и книги. Помню, там лежала большая кипа сборников Есенина, которые он привез с собой и дарил потом перед отъездом» (25, с.84).
В Ташкент С.Есенин привез несколько своих поэтических сборников, изданных за последнее время. В основном это были книги, выпущенные издательством «Имажинисты», учредителем которого был сам поэт. Среди книг была переизданная «Радуница», о которой положительно отозвался рецензент в январском номере журнала «Книга и революция» за 1921 год Отпечатана книжечка была во 2-й Государственной типографии тиражом 4500 экземпляров. В этой же типографии тиражом в одну тысячу была опубликована «Трерядница», в которую вошли стихотворения «Песнь о собаке», «Я последний поэт деревни…», «Душа грустит о небесах…» и др. Третья книжечка была очень небольшая и включала на своих 12 страницах три произведения С. Есенина: «Дождик мокрый метлами чистит…», «Сорокоуст» («Трубит, трубит погибельный рог!..») и «Исповедь хулигана» («Не каждый умеет петь…»). Книжечка, вероятно, была напечатана без согласования с планом государственных издательств, поэтому на ней нет указаний ни на типографию, ни на тираж. Именно о таких изданиях писала газета «Известия ВЦИК» 14 апреля 1921 года, как раз перед отъездом С. Есенина в Туркестан. В опубликованном письме наркома просвещения А.В. Луначарского отмечалось, что «книги эти выходят нелегально, т.е. бумага и типографии достаются помимо Государственного Издательства незаконным образом. Главполитпросвет постановил расследовать и привлечь к ответственности людей, способствовавших появлению в свет и распространению этих позорных книг». С. Есенин понимал, что это резкое замечание наркома относится и к нему, поэтому не мог свободно через магазины продавать свою книгу, а старался больше дарить ее своим друзьям. Неудивительно, что первые рецензии на «Исповедь хулигана» появились в эмигрантской русскоязычной периодике, а не в отечественной.