До Шейхантаура добирались на извозчике. Проехав по узкому мосту через канал Анхор, до чайханы добирались по пыльной Шейхантаурской улице, которая уходила вглубь Старого города. От чайханы по тенистой аллее можно было попасть на территорию древнего Шейхантаурского кладбища Нужно было пройти через красивые, выложенные причудливыми узорами из жженого кирпича ворота с резными массивными деревянными створками. У входа располагался заросший деревьями водоем Лангар, от которого выложенная кирпичом и обсаженная деревьями аллея вела к мавзолеям. Привлекали внимание растущие здесь же великолепные чинары, возраст которых исчислялся сотнями лет. Самая крупная чинара, согласно легенде, была посажена почти 700 лет тому назад, а чтобы обойти ствол этого дерева, нужно было сделать 25 шагов.
В конце аллеи открывалась панорама восточных сооружений. Древние построения были ветхими, запущенными, требовали реставрации и ремонта. Мавзолеи в форме шарового купола производили впечатление величественно застывших памятников древности. Есенин мог узнать, что самое большое историческое здание в древнем архитектурном ансамбле связано с именем шейха Ховенди Тахура, жившего в эпоху правления Тимуридов ХIV – ХV веков, в честь которого и была названа данная территория города Шейхантауром. Шейх считался святым, так как прославился умением исцелять больных. Бытовала легенда, что даже шапка шейха, если ее надеть, исцеляет головную боль, а стоит только постоять или потрогать ствол дерева, которое росло рядом с могилой шейха, то сразу почувствуешь облегчение от болей.
Мавзолей шейха с двумя куполами, высоким порталом со стрельчатой аркой, без каких-либо украшений выглядел скромным сооружением Рядом стоял другой мавзолей, еще более скромный и простой. По преданию одних источников здесь был похоронен знатный вельможа Калдыргачбий, а по другой версии - это была усыпальница принцессы кипчакских степей Калдыргачбиби. Более величественным выглядел мавзолей Юнусхана, одного из потомков Чингизхана. Перед этим мавзолеем поднимались высокие минареты, а рядом находилось несколько мечетей и медресе.
А. Ширяевец в книжечке «Край солнца и чимбета» опубликовал небольшое стихотворение «Шейхантаурское кладбище.(Умирающая арча)»:
Смерть входит и в священные углы,
Все никнет перед властным Азраилом…
Дерев священных жалкие стволы
В истоме смертной клонятся к могилам.
Все ниже и ниже… Стережет мазар
Бунчук, чернея в небе ясно-синем…
А рядом жизнь – клокочущий базар,
Торговцев выкрик, запах пряный дыни…
К историческому ансамблю примыкало древнее мусульманское кладбище, которое было в ХVI-ХIХ веках самым популярным «святым местом» в Ташкенте. Здесь справлялись религиозные мусульманские обряды, сюда приходили из разных мест верующие для поклонения. В дни мусульманских праздников при большом стечении любопытных зрителей проходили захватывающие перепелиные бои. Повсюду шла бойкая торговля лепешками, напитками, сладостями. В 1884 году в одном из медресе была открыта первая светская школа для узбекских детей, в которой обучали арифметике, географии, истории, родному и русскому языкам.
Обо всем этом С. Есенину рассказывали друзья за чашкой чая в уютной чайхане. Для европейца и сама чайхана была частью восточной экзотики, хотя городская культура Старого Ташкента уже впитала в себя много нового. «Чайханэ, убранные пестрыми коврами и сюзанэ,- вспоминал В. Вольпин, - залиты светом керосиновых ламп, а улички, словно вынырнувшие из столетий, ибо такими они были века назад, освещены тысячесветными электрическими лампионами, свет которых как бы усиливает пышность этого незабываемого зрелища. Толпа разношерстная: здесь и местные узбеки, и приезжие таджики, и чарджуйские туркмены в страшных высоких шапках, и преклонных лет муллы в белоснежных чалмах, и смуглые юноши в золотых тюбетейках, и приезжие «из русского народа», и разносчики с мороженым, мишалдой и прохладительными напитками. Все это неумолчно шевелится, толкается, течет, теряя основные цвета и вновь находя их, чтобы через секунду снова расколоться на тысячу оттенков. И в такую обстановку попал Есенин – молодой рязанец, попал из голодной Москвы. Он сначала теряется, а затем начинает во все вглядываться, чтобы запомнить» (4, с. 424).
Сергей Есенин проявлял интерес к литературе и искусству узбекского народа. Сказывалось, конечно, незнание узбекского языка, а также отсутствие прочных творческих связей с узбекскими литераторами. Известные контакты С. Есенина с узбекской культурой были случайными, ознакомительными. «Есенин очень хотел встретиться с «живым Востоком», с его людьми, искусством, поэзией, - вспоминала Е.Г. Макеева. – У меня были знакомые в каком-то учреждении, ведавшем культурой, у них я выяснила, что никакой возможности сделать это, так сказать, в официальном порядке нет. Национальное искусство находилось еще в состоянии становления, не было ни узбекского театра, ни творческого союза, послушать стихи и музыку можно было лишь у кого-либо дома, пригласив артистов, обычно выступавших в основном на свадьбах и тоях. В старом городе у отца были знакомые, устраивавшие такой той, фамилия их была Нарбековы. Мы с сестрой Ксаной, отцом, Колобовым и Есениным (был еще кто-то, но я не запомнила больше никого) отправились туда. Не знаю, по какому поводу был праздник, но помню, что ревели карнаи и дробно гремела дойра, выступали певцы, которым аккомпанировали на дутарах молодые, похожие друг на друга музыканты, все в одинаковых тюбетейках и халатах. Есенин был, мне кажется, несколько оглушен этим шумом, но не подавал виду, был, как всегда, внимателен и галантен, шутил и смеялся, однако чувствовалось в нем какое-то напряжение, он пытался вслушаться в чужие напевы, ощутить их мелодию, но, видимо, это ему не удавалось. Он быстро устал, музыка, пение, казалось, превратилась для него в общий, ровный гул, и он молча жевал какие-то сладости. На вопрос, понравилось ли ему на узбекском празднике, Есенин неопределенно пожал плечами и ответил в том смысле, что об этом трудно судить с первого впечатления, но во всем виденном чувствуется какая-то своя жизнь и своя очень живая и естественная радость. Этот разговор произошел между отцом и Есениным уже у вагона, в котором жили они с Колобовым и куда мы их проводили» (25, с. 83-84).