Положение женщины в мусульманском Туркестане было определено строгими законами шариата. Есенину, как певцу любви, прекрасного, возвышенного, казалось странным, что он за все время пребывания в Ташкенте так и не увидел открытого лица узбекской девушки, женщины. Ему рассказывали, что делаются первые шаги по освобождению женщины и возвращению ее в общественную жизнь, но это встречает яростное сопротивление со стороны фанатично настроенных сторонников сохранения мусульманских обычаев и традиций. С. Есенин мог прочитать 19 мая 1921 года в газете «Известия ТуркЦИК» редакционную статью «Женщины Востока», в которой говорилось: «На Востоке все против женщины: напластование вековых исторических традиций, изуверский религиозный фанатизм, своеобразие социальных отношений, окостенелый уклад семейной жизни и бесчисленное множество всевозможных бытовых условий и веками укоренившихся предрассудков – все это крепкими узами опутывает мусульманскую женщину и ввергает ее в мрачную бездну поистине варварского полуживотного существования, весь смысл которого сводится к процессу деторождения и скотски покорному выполнению властной воли повелителя-мужчины». Не эти ли мотивы через несколько лет у С. Есенина выльются в поэтические строки «Персидских мотивов»: «Мы в России девушек весенних На цепи не держим как собак».
Если же восточная женщина проявляла желание освободиться от определенных шариатом норм поведения, то ее, как правило, ожидал трагический конец, при этом мужу, или иному родственнику, лишивших ее права свободно жить, наказание не предусматривалось. На эту тему в 1921 году А. Ширяевец написал пьесу «Отлетающие птицы» о драматической судьбе угнетенной восточной женщины. В стихотворении «Женщине-сартянке», так тогда европейцы называли женщин местной национальности, А. Ширяевец возмущенно писал:
Ты – вечная раба. Мулла и жирный бай
Едят твою шурпу и пьют кумыс твой пьяный.
Навеки спрятали то ль в погреб, то ль в сарай,
И сеткой грязною закрыли лик румяный.
Засохла, сморщилась без времени. Давно
Средь душных стен не дышишь ты ветрами.
Очнись, раба! Открой к заре окно!
Сияй, сверкай текинскими коврами (27).
Есенин хорошо знал стихотворение Ширяевца из цикла «Бирюзовая чайхана», в котором говорилось о невозможности открыто познакомиться с восточной женщиной
Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза, и мысли бирюзовы,
Чайханщик Ахмеджан с усердною молитвою
Сидит на коврике и бьет поклоны снова.
Проходит девушка. Из-под чембета глянули
Глаза лукавые, без робости и страха.
Вот скрылась за углом. – Прощай! Прощай!
Но, стану ли
Роптать на жизнь, на мудрого аллаха!
Смущен мой Ахмеджан, знать, тоже за молитвою
Увидел, старый плут… -
Не прочь пожить он снова!
Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза, и мысли бирюзовы!