Есенин, вспоминала Е. Макеева, сказал, что это стихотворение «его не волнует, поскольку подлинность эмоции в нем не подтверждена искренностью живого слова (передаю, конечно, примерный смысл сказанного). Не думаю, чтобы этот разговор имел непосредственное отношение к той теме, которая пройдет впоследствии через многие стихи «Персидских мотивов», но кто знает, может быть, какое-то зерно идеи и зародилось в душе Есенина в этот момент?» (25, с. 86).
Слишком приземленным показался С. Есенину воспетый Ширяевцкм эпизод, не вызывающий у читателя сопереживания. Но сюжет, действительно, запал в душу и получит выход в его поэтическом изложении через несколько лет, когда на далеком от Ташкента Кавказе С. Есенин создаст свои великолепные «Персидские мотивы», в том числе и запоминающуюся «Чайхану».
В послереволюционном Туркестане отношения между местным населением и европейцами находились на начальной стадии доброжелательного сосуществования. В небольшой повести Джуры (Ю. Пославского) «У белого озера», опубликованной в 1919 году в ташкентском журнале «Рабочая кооперация», рассказывается о юноше-узбеке Омире, который решил приобщиться к европейской культуре. Он влюбляется в русскую женщину, но без ответного чувства, так как его избранница любила европейца. В ярости юноша убивает ее. Трагедия не в том, что юноша был отвергнут женщиной другой национальности. Трагедия в том, что эти высокие чувства заранее были обречены из-за принадлежности героев повести к разным цивилизациям. Неудивительно, что Омир в итоге срывает с себя европейскую одежду и возвращается к обычной жизни «азиата-туземца».
С. Есенин в Ташкенте видел размежевание горожан по национальному признаку, вернее, по принадлежности к религии. Мусульманский мир был практически для европейцев закрыт. Между Новым городом в Ташкенте, где в основном проживали европейцы, и Старым городом, заселенном мусульманами, граница просматривалась отчетливо. Канал Анхор делил город на две административно самостоятельные части. После революции новые власти делали все возможное, чтобы сблизить горожан, привлечь лиц тюркских национальностей к участию в общественно-политической жизни, вырвать их из традиционной замкнутости. Новые отношения между европейцами и местным мусульманским населением складывались сложно. . На страницах майских газет, которые были доступны Есенину для чтения, публиковались различные материалы о проводимой в крае национальной политике. 15 мая 1921 года в «Известиях ТуркЦИК»а Г.Сафаров в статье «Очередные вопросы национальной политики» подчеркивал, что нужно обращать внимание не на национальный признак, а на классовую принадлежность. По его мнению, «совсем недавно киргизов, узбеков и туркмен пытались объединить в одну «несуществующую тюркскую нацию» и делить только по «производственному» признаку – на оседлых и кочевников, а теперь делается на советской основе путем осуществления национальной автономии через советы трудящихся».
Творческую интеллигенцию власти Туркестана стремились привлечь для решения культурно-просветительских, национальных и иных вопросов. В Ташкенте 21 и 24 мая 1921 года состоялись совещания по организации Пролеткульта в Туркестане. Есенин мог познакомиться с опубликованной 26 мая 1921 года в газете «Известия ТуркЦИК» статьей «Пролеткульт в Туркестане», подписанной псевдонимом «Пролетарий», в которой отмечалось, что «Пролеткульт ведет свою работу не по национальному, а по классовому признаку, и объединить он должен как европейский, так и туземный пролетариат, при этом ведя идейную борьбу как с русским, так и туземным национализмом».
Но это была теория. Есенин не стал вникать в суть вопроса. В последние дни пребывания в Туркестане его стали больше интересовать события в России, куда он должен скоро вернуться. По дороге в Келес С. Есенин продолжил начатый в первое посещение дома Михайловых разговор с Владимиром Михайловым о русской земле, русской природе, русских традициях. «Мы встретились вскоре, когда поехали на пикник к богатому узбеку-землевладельцу Алимбаю возле станции Келес, - вспоминал В. Михайлов. - Там состоялся более конкретный разговор. Я, еще зеленый, мало что видевший юноша, сказал, что мне чужда российская природа, березки, деревни, ржаные поля. Я, мол, люблю горы, кишлаки, сады. Вот я и показал ему вдаль на клеверное поле, где люди с сетями ловили перепелок, чтобы угостить нас пловом с перепелками. Есенин посмотрел на меня с сожалением.
- Вы же не видели России, вы ее не знаете, Здесь же у вас все искусственное: и сады, и насаженные деревья, и даже реки. Салар, Бозсу вырыты людьми. Это не то. Красиво, но не то.