В Самарканд - да поеду-у я,
Т-там живет - да любовь моя…» ( VI, с. 143).
Осматривая древние памятники в Италии, С. Есенин сравнивал их с самаркандскими, отмечая архитектурное и эстетическое превосходство последних. Об этом говорила журналистам Айседора Дункан, побывавшая с гастролями в Ташкенте 16 июля 1924 года. Корреспондент «Туркестанской правды» писал: «Находясь по пути в Харбин по приглашению тов. Карахана, Айседора Дункан решила поехать в Самарканд, а на обратном пути остановилась в Ташкенте. А. Дункан восхищена городами-садами Туркестана и колоритностью местных костюмов. «Уже давно, - делилась артистка с корреспондентом «Туркестанской правды», - путешествуя по странам с поэтом Сергеем Есениным, слышала о красоте Туркестана. Указывая Есенину на величественные пейзажи Италии и других мест, я всегда наталкивалась на неизменный ответ: «А все же это не Самарканд» (61).
Возвращение
в Ташкент
2 июня
1921 года
В четверг вагон был прицеплен к поезду № 3 «Красноводск – Ташкент», который в 10 часов 33 минуты отбыл в столицу Туркестанской республики. С. Есенин и Елена утром, прибыв на автомашине, позавтракали в самаркандском доме консула Ахмедова. На прощание из дома консула принесли в горшках массу цветов и букеты. Провожали гостей шумной толпой, что было необычно для провинциального вокзала. «На вокзале публика спрашивала, - вспоминала Елена Гавриловна. – «А это кто?» - «Певица!» - «Ну хоть бы спела, хоть бы спела!» - У меня - глаза на лоб… - «Ну возьмите хоть одну ноту!». Никогда я в жизни не пела и не могу петь. Отделалась милыми улыбками, поклонами, и мы отбыли обратно в Ташкент» (63).
Возвращались в Ташкент днем, что позволяло внимательно присматриваться к местности.
Железная дорога от Каспийского моря в Ташкент через Ашхабад, Самарканд была построена раньше, чем дорога из Оренбурга, по которой ехал С. Есенин.
От Самарканда железная дорога в сторону Ташкента была проложена по высокому переходу Нуратинских гор через узкую часть ущелья, более известной как Тамерлановы ворота.
После небольшой станции Джизак начиналась безводная Голодная степь, где речки быстро сохнут, а оросительные каналы встречаются очень редко. От такого пейзажа настроение не было радужным. В свое время об этом писал А. Ширяевец в стихотворении «Голодная степь»:
Верблюжьи кости в желто-серой глине…
Какой простор! Но нищ и жалок он!
- Кто расколдует этот мертвый сон
Забытый Богом и людьми пустыни?..
Дырявый череп. Пылью солно-белой
В лицо метнул вдруг ветер. Тишина.
- Ужели где-то в берег бьет волна,
Цветут сады?..
От степи омертвелой
Лечу я вскачь, гоню коня нещадно
Туда, где люди, плеск реки прохладной!
В начале ХХ века постепенно и в эту степь стала проникать жизнь. В 1899 году по инициативе и на средства великого князя Николая Константиновича был сооружен канал, который брал начало у селения Беговат на берегах Сырдарьи. Это позволило начать освоение безводных земель. Вдоль канала быстро образовались новые поселки Николаевский, Конногвардейский, Романовский, Надежденский, Верхне-Волынский и Обетованный, где стали жить как строители канала, так и приехавшие из Центральной России переселенцы. Вода преобразовывала пустынные места. Зазеленели посадки деревьев. Стали сеять хлопок. Выращенные на огородах овощи и бахчевые привозили на станцию Голодная степь, которая стала торговым центром.
После Голодной степи поезд проезжал четырехпролетный мост через реку Сыр-Дарья. Дальше по пути замелькали небольшие железнодорожные станции, редкие кишлаки и аулы Ташкентского уезда. Поздно вечером поезд прибыл на Ташкентский вокзал.
Прощальный обед
З июня
1921 года
В этот день семья Михайловых пригласила всех москвичей на прощальный обед к себе домой. В.Г. Михайлов вспоминал: «…И, наконец, последняя встреча во время прощального обеда там же, на Первомайской. Они пришли, и у каждого в руках был букет. Колобов подарил моей матери ирисы, брюнет преподнес младшей сестре Ксаночке (она здравствует и поныне) букет алых роз, а Есенин вручил старшей сестре Леле (Елене Гавриловне Макеевой – С.З.) розы белого и нежно-розоватого цвета». (27, с. 82).Во время прощального застолья делились впечатлениями о пребывании в Ташкенте и Самарканде, обменивались мнениями о происходящих событиях в России и Туркестане. В воспоминаниях художника Ф.В. Лихолетова можно прочитать об оценке Есениным своей поездки в Туркестан: «Мне показалось, что Есенину очень понравилось в Туркестане. Иногда он говорил о той свободе от мелочных дел и ненужных затей, которую испытывал здесь, о счастье жить, как хочется, рядом с милыми и добрыми людьми, под этим вечно голубым, жарким небом, среди зеленых садов и журчащих арыков (он называл их ручьями). Но когда я однажды спросил его, мог бы он написать о Востоке, о туркестанской природе, которая вдохновляет нас, русских художников, он отрицательно закачал головой и сказал, что не представляет себе этого, что восточные стихи Ширяевца, хоть они и хороши, все же слабее, как ему кажется, тех, где русская душа поэта рвется из каждого слова. Когда позже, через несколько лет, я прочел «Персидские мотивы» - прочел не сразу, а отдельными стихами, - я решил, что Есенину удалось побывать в Иране и именно это изменило его мнение о Востоке как возможном источнике поэтического вдохновения. Во всяком случае, так воспринимал я, помню, первое же прочитанное стихотворение: