И правда, Андрейка почти не ел хлеба и был всегда сыт мясом.
— Баранина — это вор, — сокрушался бригадный повар, когда получал в кладовой не говядину, а баранье мясо.
— Пошто вор? — спросил Андрейка.
— А то нет? — сердился дед Егор. — Вот я сварил полбарана — кажется, на глаз много, а хвать — там и мяса нет, а больше кости. Няньке твоей дело сподручное — кости глодать.
Как бы там ни было, а в лес с собой дед Егор взял кусок баранины.
— В лесу аппетит большой приходит, — пояснил он.
Андрейка сидит на телеге, свесив ноги. Дед Егор правит лошадью, всё время чмокая губами. Нянька бежит по траве, что-то вынюхивает, гоняется за птичками.
Дорога тянется по степи, то поднимаясь на сопки и бугорки, то опускаясь.
Небо ясное, и по нему плывут облака, как будто медленно передвигаются отары овец.
Дед Егор тоненьким голосом напевает:
Бежал бродяга с Сахалина
Звериной узкою тропой…
Андрейка вслушивается, старается вникнуть в смысл слов, но всё равно ничего не понимает. Кто такой бродяга? Что это Сахалин? Почему звериная тропа узкая?
"Укрой тайга его густая — бродяга хочет отдохнуть…" — выводит дед Егор жалобно.
Андрейке жалко неизвестного бродягу, который должен куда-то бежать, жалко его старушку мать… Он очень не любит, когда приходит такое настроение. Будто снова отец принесёт в юрту седло, узду и поведёт Рыжика на конеферму… Андрейка упрямо мотает головой и начинает свою песню. Дед Егор на полуслове замолкает и слушает. Это хорошая, весёлая песня, которую часто поёт Андрейкина мать. Но Андрейка каждый раз придумывает к песне новые слова, только мотив всё тот же. О чём поёт Андрейка?
О Няньке, о Рыжике, о «Тимоше», о дяде Косте и дедушке Егоре.
Нянька, услышав Андрейкин голос и своё имя, побежала рядом с телегой и пытается ухватить зубами унты хозяина. Андрейка подставляет ей то одну, то другую ногу в такт песне:
— Спасибо тебе, дед Егор, что ты взял с собой Андрейку! Но не надо петь про бродягу. Хочешь, я спою тебе вон про то облако? К ночи оно опустится на землю и станет озером. Хочешь, я спою тебе, как однажды с неба упала звезда и я чуть не нашёл её?..
Ну, что ты там лопочешь? — прерывает дед Егор.
— Песню пою.
— Пел бы по-русски.
— Не, это бурятская песня, по-русски нельзя.
— А я вроде слышал: Нянька, Егор, Костя, Тимоша.
— Ага, — обрадовался Андрейка, — это бурятская песня. Сам пою! — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Что хочу, то пою.
— Ишь ты, как ладно! — позавидовал дед Егор. — Ну-к, давай ещё.
Андрейке ничего не стоит. Он уже забыл, о чём пел раньше, но песня поётся и поётся. Лукаво посматривает он на весёлые щёки деда Егора, все в мелких морщинках, на чистую, как снег, бороду, раздуваемую ласковым степным ветерком, и поёт о том, как повар любит пересолить суп, как его за это ругает дядя Костя. Что хочет, то и поёт сейчас Андрейка. Однажды у деда Егора из бочки вытекла вода, на целый час остановились тракторы. Дядя Костя даже не хотел обедать, да и все трактористы сердились на деда Егора… А почему вытекла вода? Об этом знает один Андрейка. Знает, но никому не скажет.
Коня у деда Егора зовут Быстрый, а он совсем не умеет бегать, всё шагом и шагом. Только с горы телега катится сама, толкает Быстрого, и он начинает бежать рысью…
Вот о чём поёт Андрейка. И очень смеётся. Потому что дед Егор всё равно ничего не понимает.
Потом он вдруг увидел вдалеке сплошную зелёную полосу. И чем ближе становилась эта полоса, тем отчётливее были видны деревья. На опушке леса разбежались во все стороны низкорослые берёзки и весело переливались на солнце заросли багульника.
И берёзки, и багульник были знакомы Андрейке— они водились и в степи, а вот дальше, поднимая к небу на прямых стволах зелёные вершины, стояли совсем незнакомые деревья.
Когда строили кошару, то возили брёвна с коричневой корой. Вот, оказывается, откуда берутся брёвна!
Телега въехала в лес. Сразу стало прохладнее. Вокруг звенело такое щебетание птиц, какого Андрейка ещё никогда не слышал. Он вдыхал в себя свежий лесной воздух и с беспокойством поглядывал то по сторонам, то в небо, то на деда Егора. Деревья стояли близко друг к другу, и солнце еле-еле пробивалось сквозь густую зелень. Оно на мгновение мелькало острым лучиком, и Андрейка с замиранием сердца вытягивал шею, стараясь не упускать его из виду.
Нянька носилась между деревьями, перескакивала через пни и то и дело приносила Андрейке в зубах лиственничные шишки. На какое-то мгновение Андрейке становилось страшно: а вдруг дед Егор заблудится и они не выедут из этого леса? И никогда больше не увидишь широкую степь, круглое солнце, Рыжика, юрту, отца, мать, дядю Костю, «Тимошу»…
В груди от этого становилось тесно. И уже не хотелось слушать пение птиц и принимать от Няньки шишки. В степи, конечно же, просторнее, легче, веселее.
Ну что можно делать в лесу? Тут не поскачешь на Рыжике, не будешь пахать на «Тимоше» целину, не поиграешь с Дулмой в «бабку Долсон» или в «овечку». Что можно делать в лесу?
— Вот здесь и привал сделаем… Тпру-у! — сказал дед Егор и остановил Быстрого.
Андрейка соскочил с телеги и пошёл по мягкой, густой траве, которую он видел впервые в жизни. Как объяснил дед Егор, это был мох.
Почти из-под самых ног у Андрейки с громким хлопаньем вылетела одна птица, потом вторая и третья…
— Ах ты язви тебя! — закричал вне себя дед Егор, — Да это же рябчики! Эх, нет ружья, а то бы мы их тут нащёлкали…
Рябчики сели на деревья и с любопытством глядели на Няньку. Она громко лаяла на них; они посматривали вниз и не улетали.
— Это уж завсегда так! — сокрушался дед Егор. — Когда ружьё с собой не возьмёшь, птица сама к тебе в руки лезет. Вишь, сидит себе и сидит… Чего ей бояться? Значит, у птицы своё понятие есть. — И вдруг дед Егор рассмеялся: — Да и забыл я, что не сезон сейчас! А вот смотри — сова сидит! — Дед Егор показал рукой. — Это ночная птица, её редко днём увидишь. Глазищи-то какие вылупила!
Андрейка долго не мог увидеть сову. Но вдруг она захлопала крыльями и полетела. Андрейка заметил большие, круглые, как у коровы, глаза и торчащие уши.
Хорошо, что у деда Егора нет сейчас ружья! Иначе бы Андрейка подумал, что он плохой человек.
Андрейка не видел ещё ни одного плохого человека. И, если говорить правду, он вообще не верил, что в степи могут жить плохие люди. Мать, отец, бабка Долсон, председатель колхоза, шофёр Миша, Дулма — всех их, даже Дулму, которую он так часто обижал, Андрейка не мог считать плохими. Только в сказках, которые рассказывает бабка Долсон, были злые люди: ведьмы, воры, убийцы. Но всегда — как это хорошо! — появлялся отважный батор и убивал стрелой из лука или мечом всех плохих людей. Во сне потом Андрейка иногда видел злого человека. Батор — это был сам Андрейка — сражался с ним и, конечно, побеждал. И, может, Андрейка долго бы ещё не знал, что плохие люди живут в степи, если б не один случай.
В прошлом году, весной, днём и ночью над степью летели журавли, гуси, утки, лебеди. Андрейка однажды увидел, как на тракте остановилась «Победа»; оттуда вышли два человека, один из них был в городской одежде, а другой — в дэгыле и малахае. Андрейка даже заметил, что он хромает. В руках они держали ружья и смотрели в небо. Андрейка тоже посмотрел в небо и увидел лебедей. Вдруг раздалось два выстрела — один за другим. Лебедь медленно стал валиться вниз и тяжело упал на землю. Все лебеди полетели дальше, только один отделился от стаи и всё кружил и кружил с громким криком над степью. Он то снижался, то поднимался ввысь. Охотники несколько раз ещё стреляли, но не попали в него.
— Почему он не улетает? — спросил Андрейка у матери.
— Он не хочет бросать лебедиху, сынок, — ответила мать.
— Почему все улетели, а он остался? — допытывался Андрейка.
— У этого лебедя плохие люди убили лебедиху, а лебедь никогда не бросит лебедиху.