— Да, — ответил Андрейка.
А Лебедь-Лебедин слушал весь этот разговор, высунув в щель сарая свой клюв-жарок.
— Теперь, степнячок, следи за небом. Как увидишь лебедей, зови нас, — сказал дядя Куку.
— Ладно. — Андрейка тут же задрал голову кверху.
— Пойдёмте, угощу вас супом, — предложила Вера Андреевна.
— Ох, не откажусь, не откажусь, — отозвался своим бодрым баском ветеринар.
Андрейка остался один. Через несколько минут из своей юрты вышла бабушка Долсон. Не оглядываясь, она подошла к сарайчику и опустилась на колени, О чём она просила Лебедя-Лебедина? Её губы беззвучно шевелились, а голова то и дело кланялась до самой земли.
Бабушка Долсон ещё не знала, кого это Андрейка высматривает в небе. Надо ей сказать. Он неслышно подошёл к бабушке и постоял в нерешительности. В щели сарая торчал клюв и поблёскивали круглые глазки. Лебедь-Лебедин чуть склонил набок голову и внимательно слушал бабушку.
Андрейка тоже опустился на колени, но он не хотел молиться. Бабушка его даже не заметила. Он обиделся, встал и пошёл к зароду.
Он шёл, запрокинув голову, и смотрел в небо. Ну где же вы, лебединые стаи? Почему вы не летите, когда вас так ждёт Андрейка?
Он подошёл к зароду и поднялся по лестнице.
Отсюда хорошо видно всю степь. Вон Рыжик и Резвая ходят. А за дальним бугорком разгуливает Мая со своим ботогоном. Но Андрейке надо смотреть в небо. И он ложится на спину. Теперь перед его глазами всё небо. Оно поднялось над степью необъятной юртой.
Никогда ещё Андрейке не приходилось лежать вот так на зароде и смотреть в небо. А там, в высоте, плывут бело-розовые облака. Через минуту Андрейке кажется, что это плывут не облака, а зарод стронулся с места и медленно движется, высматривая лебединую стаю. Откуда бы она теперь ни появилась, Андрейка всё равно её увидит.
И он увидел.
Вдалеке показалась длинная цепочка, будто прочертил кто-то розовым карандашом. Пылало вечернее небо, облака стали багровыми, а лебединая стая розовой.
Не помня, как это случилось, Андрейка оказался на земле и что есть силы побежал к юртам.
— Летят, летят! — кричал он.
Из юрты вышли Вера Андреевна и дядя Куку. Бабушка всё ещё стояла на коленях.
Ветеринар посмотрел в небо и зычно скомандовал:
— Открывай, степнячок, сарай!
Андрейка сорвался с места и отодвинул задвижку у двери.
Лебедь-Лебедин гордо, не замечая бабушки Дол-сон и Андрейки, вышел не только из сарайчика, но и в открытые воротца загородки. Он закричал.
И тотчас же оттуда, с высоты неба, ему ответила стая.
Лебедь-Лебедин расправил крылья и несколько раз взмахнул ими. И опять закричал жалобно и протяжно.
— Ну, смелее, — подбодрил ветеринар.
Стая дружно звала Лебедя-Лебедина в небо. Неужели он не поднимется? Ну, ну, смелее!
И вдруг Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел. Он кричал не переставая, а широкие крылья несли его всё выше и выше.
Подождите, лебеди! Подождите!
Бабушка Долсон подошла к Андрейке. Она ничего не говорила, только крепко прижала к себе голову внука.
Молчали Вера Андреевна и дядя Куку. Все неотрывно следили за лебедем.
И, когда около дальнего розового облака он догнал стаю, Андрейка побежал к зароду. Он взобрался по лестнице на вершину и стал смотреть. Но стаи уже не было видно. Андрейка уткнулся лицом в сено и снова поплыл, поплыл куда-то. Над самым ухом стрекотали кузнечики, зарод дышал цветами и нёс Андрейку над степью.
Со всей степи к зароду слетались дикие пчёлы и осы. Они звенели, жужжали, и от этого Андрейке почему-то было очень тоскливо. Он уже больше никого не ждал.
Но оттуда, где садилось солнце, поднялась новая стая лебедей. И опять они кричали.
Зачем они кричат? В сарайчике уже никого нет. Лебедь-Лебедин улетел. Не кричите! Всё равно вам никто не ответит.
Но вдруг от юрт раздался знакомый голос Лебедя-Лебедина. Андрейка вскинул голову и прислушался… Да это же дядя Куку!
Ох, если бы Андрейка так мог!
Он бы прокричал вам, лебеди, чтобы вы летели быстрее. Догоняйте, скорей догоняйте Андрейкиного Лебедя-Лебедина! Скажите ему: пусть он быстрей возвращается!
Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел.
Никогда, никогда больше Андрейка не будет закрывать его в сарайчике…
Летите! Летите! Летите, лебеди!
Сурхарбан — спортивный праздник
Когда вся степь в цвету, но не так жарко, как в первые дни сенокоса, в колхозе устраивают спортивный праздник — сурхарбан.
Нет для Андрейки более весёлого и радостного дня во всём году, чем этот.
«Сур» — по-бурятски «стрела», «харбан» — «лук», вот и получается, что сурхарбан — стрельба из лука. Но не в птиц-тетеревов стреляют из луков самые меткие стрелки, а в скатанные из шерсти и. выкрашенные в разные цвета кубики.
Кубики ставят в ряд на землю; стрелки в праздничных одеждах, с опущенными вниз луками и колчанами, полными стрел, ждут своей очереди шагах в пятидесяти.
По обеим сторонам от стрелков сидят старики.
Андрейка пристроился здесь же.
Сегодня предстоит не только стрельба из лука, но и борьба на поясах и верховые скачки на лошадях.
Андрейке надо не только всё это посмотреть, а и самому скакать верхом на Рыжике.
Но скачки потом, к концу дня.
А сейчас стрельба из лука. В шеренге стрелков стоит и Андрейкин отец, Арсен Нимаев.
Один за другим выходят стрелки на линию, поднимают луки и целятся. Выпущенные из луков стрелы, то перелетая, то не долетая до цели, поднимают пыль. Зрители зорко следят за стрелами, но зорче всех видят старики. Они на своём веку немало постреляли, а теперь сидят, как строгие судьи, и стоит стреле выбить из шеренги шерстяной кубик, старики тут же награждают мэргэна — меткого стрелка — песней почёта. Особенно славят старики тех, кто вышибает стрелой красный кубик, что стоит посредине.
— От твоих глаз не скроется ни один тетерев, твоя стрела летит всегда к цели, — дружно поют старики, и Андрейка вскакивает на ноги, чтобы увидеть победителя. — Ты храбрый мэргэн, в твоей груди бьётся сердце льва.
Андрейке хочется, чтобы эту песню спели его отцу!
Наконец Арсен Нимаев выходит на линию, поднимает лук, натягивает тетиву, и одна стрела, несколько раз ковырнув землю, уходит в сторону. Следующая стрела тоже летит мимо.
Старики молчат, попыхивая трубками. И вот третья стрела вышибает красный кубик, и старики в один голос начинают протяжно восхвалять Арсена Нимаева.
У Андрейки становится жарко в груди, и он бегом бросается к отцу.
Нянька успевает перегнать его; ластится к ногам отца, поскуливает в такт песне.
Но, к удивлению Андрейки, отец расстроен.
— Плохо нынче стрелял, сынок, — говорит он, — два раза мимо пустил. Плохо!
Андрейка понимает отца, хочет сказать ему какое-то бодрое слово, но не находит его.
— Пойдём, скоро борцам выходить, — поглаживая Андрейку по плечу, говорит отец.
И тут же Андрейка находит эти слова.
— Ты поборешь всех, папа! — говорит Андрейка, яростно сжимая кулаки.
Отец смеётся:
— Зачем всех? Мне бы побороть Дондока.
Андрейка вздыхает. Он знает, что побороть Дондока очень трудно. В прошлом году Дондок вышел победителем на сурхарбане. Правда, тогда отец был в Чите на совещании чабанов и поэтому не боролся с Дондоком.
С этой минуты Андрейка думает только о том, как отец станет бороться с Дондоком. Он даже забывает на какое-то время о том, что самому ему ещё предстоит бежать на Рыжике, чтобы обогнать колхозных скакунов.
Правда, на этот раз все колхозные рысаки не бегут на сурхарбане. В сурхарбане принимают участие только рабочие лошади. А Рыжик честно заслужил на сенокосе своё право на скачки.
Несколько последних дней Андрейка объезжал его под седлом в степи, бабушка Долсон скармливала ему овёс и хлеб, отец чистил его до блеска скребком. И вот Рыжик стоит сейчас у коновязи, неподалёку от колхозного стадиона.