— Ня-анька!.. — призывал Андрейка.
Далёкое эхо, словно дразня, доносило протяжное «а-а-а-а!..». И снова становилось тихо.
Андрейка остановил Рыжика.
— Нянька! — позвал он уже негромко и совсем безнадёжно.
— Нянька-а-а! — жалобно, плачущим голосом вытягивала Дулма.
И вдруг справа от себя они услышали вздох и стон. Они сначала не поняли, кто это. Вечер совсем уже спустился в падушку. И всё же шагах в десяти от себя Андрейка и Дулма увидели Няньку. Нянька лежала на боку, вытянув ноги, — очень большая рыжая собака в некошеной траве.
Не помня, как это произошло, Андрейка оказался рядом с Нянькой. Она не шевелилась.
— Нянька, ты что. Нянька? — не веря своим глазам, прошептал Андрейка. Он быстро ощупал её мокрую голову и грудь.
На его руках алела кровь. Нянька была убита.
— Но-ока! — горько, не в силах сдержать ком, подступивший к горлу, позвал Андрейка и упал рядом с собакой.
Нока, Нока! Так звал тебя Андрейка, когда почти ничего ещё не умел говорить. Кто убил тебя, Нока? Кто, кто? Кто стрелял в лебедей? Кто уехал на машине? Кто этот человек?
Нока, Нока! Как теперь будет жить без тебя Андрейка?
— Андрейка! Андрейка же! — Дулма тормошила его. — Не надо, Андрейка!
Но он лежал на траве вниз лицом. Он тоже умер. Зачем ему жить без Няньки! Только сейчас он понял, что Няньку он любил больше всех. Умерла Нянька, и он, Андрейка, умер. Вот, оказывается, как умирают. Плачет Дулма. Тяжело дышит в затылок Рыжик. Андрейке жалко Андрейку. Но ещё больше ему жалко Няньку.
Что ты плачешь, Дулма? Разве ты можешь понять, как любил Андрейка свою собаку?
И вдруг сквозь всхлипывания Дулмы Андрейка снова услышал тяжёлый вздох и стон.
Он быстро, словно его кто-то с силой подбросил, вскочил на ноги и нагнулся над Нянькой. Она открыла один глаз, и — о чудо! — Андрейка увидел, что по её морде катятся живые слёзы.
— Пока! Нока! Пока! — несколько раз повторил Андрейка, гладя Няньку по голове.
Она не умерла! Она живая!
— Не плачь, Дулма, — сказал Андрейка твёрдым голосом мужчины. — Видишь, Нянька живая.
— Живая! — обрадовалась Дулма.
Андрейка подставил свою ладонь, и Нянька лизнула её. Это было так неожиданно, так хорошо, будто Нянька впервые за всю жизнь это сделала.
Андрейка проглотил ком, мешавший ему дышать и говорить.
— Папа приехал? — деловито спросил он, не глядя на Дулму.
— Приехал. Я села на Рыжика, за тобой поехала.
— Ладно, — сказал Андрейка и задумался.
Что же теперь делать? Нянька хоть и жива, но встать она не сможет. Оставить её здесь одну, а самому уехать к юртам? Нельзя. Ни за что Андрейка не оставит свою собаку. Значит, надо сделать так: пусть Дулма садится на Рыжика и скачет к юртам. Мама и Вера Андреевна, наверное, уже пригнали отару. Они запрягут в телегу Сивого и вместе с Дулмой приедут за Нянькой. А отец намётом на Рыжике в это время будет на ферме и позвонит в село дяде Куку.
Андрейка всё это наказал Дулме и заставил её повторить.
Когда Дулма уже сидела верхом на Рыжике, она спросила Андрейку:
— Как мы тебя искать будем? Совсем ночь будет.
— Скажи маме: это Алексеева падушка. Мы тут кочевали. Когда поедете, кричите. Я тоже кричать буду.
— Ладно, — послушно сказала Дулма. — Ты бояться будешь?
Андрейка презрительно хмыкнул: когда это и кого он боялся?
— Н-но! — сказал он повелительно.
И это значило, что Дулме нечего зря стоять на месте и пора ехать.
Дулма взмахнула плёткой.
— Я скоро! — крикнула она.
— Ладно.
Андрейка остался с Нянькой.
Он вспомнил о лебеде, который кружил в небе, — осмотрелся, но лебедя уже не было видно. Может быть, лебедь упал и разбился, а может, и улетел за стаей.
Хорошо, если он улетел.
Ночь быстро спускалась в падушку. Андрейка придвинулся поближе к Няньке, наклонился к её голове. Нянька тяжело дышала.
Андрейка быстро снял с себя дэгыл и рубашку, снова просунул руки в рукава дэгыла, подпоясался кушаком, а рубашкой стал вытирать Няньке морду.
— Нока, Нока! — повторял он без конца.
С Нянькой в степи
Последний раз солнце посветило Андрейке и спряталось за Верблюжьей сопкой. Его уже не было видно, а широкая полоса света всё ещё разливалась по небу. Но она так быстро исчезала, что в Алексеевой падушке ночь наступила гораздо скорее, чем хотелось бы Андрейке.
Конечно, когда ты один в степи, то какой бы храбрый ты ни был, всё-таки тебе страшно.
Правда, если подумать, что в этой Алексеевой падушке стоит юрта, а ты неподалёку лежишь рядом с собакой и смотришь на звёзды, то будет уже не так страшно.
Если подумать, что ночь эта кончится и снова наступит утро, спрячутся звёзды, всё повеселеет, всё оживёт и по небу опять поплывёт и поплывёт солнце, то и совсем, наверное, не страшно будет.
Вот ведь оно, солнце! Нет чтобы ему повиснуть над степью и светить. Но, как и люди, оно устаёт за день и хочет спать. А ведь не будешь спать просто на небе. Для этого и существует Верблюжья сопка. У солнца тоже есть глаза — огромные, большущие, больше белых электрических фонарей над колхозным клубом, больше фар у «Победы». Когда глаза у солнца открыты, то из них на всю степь светят лучи, а там, за Верблюжьей сопкой, солнце сейчас захлопнуло свои глаза, и в Алексеевой падушке стало темно.
А ведь было бы очень плохо, если бы солнце проспало. Или кто-нибудь злой, жадный взял бы да украл солнце и спрятал его за каменной стеной дацана. Андрейка знает этого вора…
Тогда бы в степи всегда была ночь.
Кто узнал бы, куда делось украденное солнце?
Кто сумел бы пробраться в дацан, чтобы найти там солнце и освободить его?
Чтобы время шло быстрее, Андрейка стал вспоминать сказку об отважном Алтан-Шагай-мэргэне. Это он достал солнце бурятам, и с тех пор нет Тёмного края, а есть Солнечный край. Как всё-таки это хорошо, что за ночью обязательно наступает день!..
Андрейка придвигается поближе к Няньке. Он всё гладит и гладит её. Бедная Нянька, ей тяжело.
Он представил себе, как Нянька была ранена. Она увидела своего врага и бросилась сразу на него. Но он выстрелил. Да, в последний раз он стрелял не в лебедя, а в собаку.
И подлый трус сел в машину и убежал.
Он знал, что сейчас появится Андрейка, и он убежал. Если бы можно было догнать его! Что бы с ним сделал Андрейка? Да, что сделал бы?
Тут Андрейка надолго задумывается.
Отважный Алтан-Шагай-мэргэн почему-то не убил обманщика нойона. Он даже разрешил ему зайти в золотую юрту и отрубить кусочек от солнца, и вместо глаз у него стало два чёрных угля…
Андрейке было неудобно лежать: под боком что-то мешало, он нащупал рукой металлический круглый предмет. При свете луны Андрейка увидел патрон от ружья. Он был тяжёлый, заряженный. Кто-то его здесь обронил. Андрейка знал, кто обронил патрон. Это он стрелял в лебедей. Это он стрелял в Няньку.
Пусть бабушка Долсон скажет, что это другой плохой человек стрелял в лебедей и в Няньку. Пусть! Андрейка покажет ей патрон.
Он крепко зажал патрон в руке.
— Слушай, Нянька, что я тебе расскажу. Слушай, Нока. Бабушка Долсон верит своим богам. Она верила, что это боги съедали всю еду из мисочек. Я тоже думал, что это боги. А потом увидел, что это ты, Нока! И я на тебя за это не рассердился. Я ничего не сказал бабушке, опа бы стала тебя бить и не пустила бы больше в юрту. Ты знаешь, как я люблю бабушку Долсон. Но почему она верит хромому Бадме? Ты видела, Нока, как он чуть не отобрал у нас Дулму? Ты-то знаешь, что он плохой человек, поэтому ты так не любишь его. А почему это не знает бабушка Долсон? Я покажу ей патрон. Ты тоже расскажи, кто в тебя стрелял. Тебе бабушка поверит, а меня она не слушается. И маму Сэсык не слушается. И папу Арсалана не слушается. Говорит, что откочует от нас. Бабушку Долсон примут в любой бригаде. Кто не знает, что бабушка Долсон колхозный герой? Это она спасла отару от самого сильного шургана. Это в её юрту колхоз передал навсегда красный флажок «Лучшему чабану». Всё можно говорить бабушке Долсон. Только нельзя ругать хромого Бадму. А как его не ругать, если он злой и жадный человек? Только один раз рассердилась бабушка Долсон на Бадму. Помнишь, Нока, когда Бадма приехал за нашей Дулмой? Дулма подбежала к бабушке Долсон. Помнишь? Конечно, рассердилась, я это заметил. Но хитрый Бадма тоже это заметил…