Станецкий и Яцек забрались в самый дальний угол перрона, где было не так людно. Станецкий поставил свой чемоданчик таким образом, что удалось на него присесть. Яцек отыскал неподалеку камень.
— Раньше утра, наверно, не доберемся, — сказал Яцек.
Станецкий бросил окурок на землю, достал новую сигарету.
— Возможно, — буркнул он.
Он сидел, слегка ссутулившись, на своем чемодане, боком к Яцеку, крупный и массивный; во взгляде его глубоко посаженных, ясных, водянистых глаз мелькало нечто волчье. «Почему я ему неприятен?»— с горечью подумал Яцек. И вдруг доверительно и с душевной теплотой сказал:
— Чем дольше мы едем, тем этот Львов кажется дальше.
Но Станецкий не промолвил ни слова. Он сидел отрешенно, с затаенной злостью в глазах посматривал на копошащуюся вокруг него толпу. Вот в толчее промелькнул озабоченный господин в зеленых бриджах. Станецкий стал тупо следить за его тощей, вылезавшей из короткого плаща фигурой, но ее нервные движения вскоре утомили его. Затем он отыскал двух женщин, свидетелем разговора которых стал утром в Кракове. Они сидели в тени, под забором. Очевидно, им не удалось попасть на скорый поезд, или же их высадили. Обе выглядели довольно жалко. Пожилая женщина с седыми волосами, один сын которой находился в плену, а другой в тюрьме, несомненно, плохо себя чувствовала. «Сердце», — подумал Станецкий. Ее спутница, светловолосая девушка, направлявшаяся к отцу в Куты, заботливо склонилась к ней и что-то говорила, а та, откинувшись на забор, все так же кротко, но, пожалуй, уж очень печально улыбалась в ответ. На ее лице были царапины и следы грязи; вероятно, она упала. Девушка была явно расстроена и не знала, что делать. «Глупенькая, — подумал Станецкий, — надо же в дороге взвалить на себя такую обузу». Он небрежно опустил глаза на сидящего рядом на камне Яцека и неожиданно почувствовал, что юношу надо немного подбодрить: таким несчастным и одиноким тот сейчас показался ему. «Как же он еще молод!»— подумал Станецкий, на этот раз уже беззлобно. Он нагнулся к нему:
— Ну что, Яцек, о чем задумался?
Юноша вздрогнул и поднял голову. «Как же они все беззащитны, — подумал Станецкий, — у них все написано на лице». И ему стало приятно от того, что он видит перед собой именно это юное лицо и достаточно лишь одного дружелюбного жеста, чтобы оно засветилось благодарностью.
— Наверно, проголодался?
— Немножко, но не очень.
— Зато я — очень, в суматохе мы позабыли запастись чем-нибудь в Кракове.
Яцек резко поднялся с камня.
— Пойду поищу, может, достану что-нибудь.
Но Станецкий удержал его.
— Вам лучше остаться, пойду я.
— Почему?
— Товар, который вы везете на продажу, нежнее фарфора, удары ему противопоказаны.
Яцек встревожился.
— Вы правда считаете, что это для продажи?
Станецкий весело рассмеялся.
— Какой же вы еще ребенок, однако, должен признаться, очень симпатичный ребенок.
Заметив, как лицо юноши заливается румянцем, на сей раз от радостного возбуждения, он подумал: «До сих пор он восхищался мной с опаской, теперь же будет относиться с благоговением. Забавная эта молодежь, признание необходимо ей, как воздух».
Когда спустя десять минут Станецкий появился с буханкой хлеба и куском колбасы, картина на перроне изменилась. Как раз в этот момент на горизонте показался дым паровоза, и люди стремглав бросились к путям. И мгновенно, словно из-под земли, появились жандармы, а с ними трое полицейских-поляков. Покрикивая и орудуя резиновыми дубинками, они пытались оттеснить напиравшую толпу. Прежде тихая станция сразу загудела.
Пока Станецкий добирался до Яцека, волнение немного улеглось. Люди, узнав, что прибывающий поезд не львовский, возвращались на свои места. Жандармы тоже успокоились. На площади остался только один полицейский. Это был красивый парень, высокий и стройный, в мундире с иголочки; его упругое тело излучало упоение властью. Он неистовствовал в лучших немецких традициях, колотил каждого, кто попадался под руку. Вот он настиг одного старичка, сорвал с него шляпу, одной рукой впился в пальтецо, а другой равномерно и метко бил дубинкой по голове. Молодым зычным голосом он выкрикивал польские слова на манер лающих команд немцев.